Хроника смертельного лета
Шрифт:
– Как знать? – помрачнел Виктор. – Может быть, есть нечто, чего мы не знаем. Или же… – он запнулся.
– Что? – внимательно спросил майор. – Надумал еще что-нибудь?
– Я вот о чем… Убийца весьма демонстративно не стал насиловать жену Булгакова – она для него жертвенный агнец. Но он не пощадил Анну Королеву – а она тоже была женой, ну, практически женой одного из его друзей, которую все любили и уважали. И, тем не менее, жестокость, с которой обошелся с ней убийца, драматизм, с которым он обставил преступление, – говорят о его особом
– Ага, а Королева тепло и душевно, – огрызнулся Зубов.
Глинский не обратил внимания на выпад напарника и продолжал облекать в слова то, что не давало покоя самому Зубову – и раздражало, словно заноза, загнанная под ноготь.
– И вот еще: тебя не удивило то, что в спальне вещи раскиданы? Сумка стояла раскрытая.
– Да, я спросил Ланского, не собиралась ли она уезжать куда-нибудь, – пробурчал Зубов. – Он ответил, что через три дня Королева собиралась лететь на концерт в Буэнос-Айрес.
– Ну это понятно, только зачем вещи собирать за три дня? – Глинский потряс головой.
– Ну-у… – протянул Зубов, сделав неопределенный жест.
– Она собиралась уезжать! – воскликнул Виктор. – Только не через три дня. И испанец не просто так сидел у нее под дверью! Вот тебе и преступная связь!
– Королева любовница Кортеса? – подхватил Зубов. – Но этого не может быть!
Глинский с разочарованием взглянул на майора. Тот схватился руками за голову – так, словно она сейчас лопнет от боли. – Этого не может быть, – повторил он.
– Еще как может! Она собиралась уйти к нему, – убежденно продолжал Глинский, – об этом говорят раскиданные вещи. Таксисту приказали подождать, помнишь? Кортес утверждает, что он приехал по приглашению Анны в гости. Ложь чистой воды! Иначе зачем заставлять ждать такси? Он собирался увезти ее оттуда. И потом, в тетради Королевой есть несколько стихотворений, которые могли быть посвящены только Мигелю Кортесу. Прочитать?
– Читай, – кивнул Зубов. Про тетрадь он забыл, поручив заняться этим Виктору. Тот, видимо, времени зря не терял.
– Вот, хотя бы это, послушай!
«Но память обо мне – она жива!Жива в твоих глазах темнее ночи —Жива в подтексте беспокойных строчек,И не нужны, казалось бы, слова…Слова – как дым – изящны и летучи,И прочь несутся пухом тополей.А память обо мне – жива и мучит,И будет мучить до последних дней».– Ни слова о том, что он ее любовник, – поморщился Зубов. – Ни слова. Подумаешь – темные глаза! Не доказательство.
– Хорошо, – согласился Глинский. – Тогда как тебе это?
«Ночь. Холодная постель.Очень скоро рассветает…И палящей льдинкой таетИмяВидишь – здесь нет имени. Она не могла его написать – вдруг Ланской нашел бы эту тетрадь?
– Но факт остается фактом – имени нет!
– А если поставить имя – любое из имен этой компании. Антон? Нет! Андрей? Нет! Олег? Нет? Сергей – тоже не рифмуется. А Мигель – в самый раз.
– Ерунда, – пробормотал Зубов, но прочитал стихотворение заново и мысленно добавил недостающее имя. Виктор торжествующе посмотрел на него.
– И этого тебе мало? Она была его любовницей!
– Похоже на правду, – ошарашенно произнес майор. – Бред полный, но до жути похоже на правду.
– Итак, если мы примем за истину, хотя бы временно, что кто-то подставляет Орлова, то у нас остаются Антон Ланской, Мигель Кортес и Олег Рыков.
– Не можем мы принять это за истину, никак не можем, – Зубов грохнул кулаком об стол. – Когда мы вырвали его из рук Ланского и Кортеса, мы не только его жалкую жизнь спасли. У него нет алиби ни на одно из убийств – стопроцентного алиби, я имею в виду. Везде мы находим его следы, отпечатки пальцев, а то и щедро оставленную ДНК. По совокупности косвенных улик в таком количестве более чем достаточно. Ему спокойно обвинение можно предъявлять. Пожизненное обеспечено, и суд присяжных не спасет.
Виктор задумался. Зубов прав, но слишком уж просто все выглядит, слишком очевидно. – Нет, – произнес он, – Ne quid nimis.
– Че-го? – скривился майор.
– Соблюдай меру, – пояснил Виктор, – А убийца эту меру не смог соблюсти.
– Ну а Булгакова ты исключил полностью? – спросил его Зубов. – Типа, друганы…
– У него стопроцентное алиби на убийство жены, – смутился Виктор, – и я подумал…
– Он подумал! – отмахнулся Зубов. – Ты же не исключаешь Рыкова потому, что у него алиби на убийство Стрельниковой?
– Раньше исключал, – пояснил Глинский, – но потом прикинул, что теоретически он вполне мог вернуться…
– Что?.. – резко повернулся к нему Зубов. – Как ты сказал?
– Я проверил, – признался Виктор. – В прошлое воскресенье не поленился – к шести часам утра приехал к дому Ланского, потом поймал тачку, доехал до дома Рыкова, через двадцать минут тронулся обратно таким же способом. По времени он вполне мог вернуться, изнасиловать и убить Стрельникову. При условии, что он на колесах. По утренней Москве, да в воскресенье, минут пять-семь езды.
– Но зачем?! – в недоумении воскликнул Зубов. – Какой у него может быть мотив для убийства? Он ее знать не знал. Да и как он попал в квартиру? Ведь дверь он захлопнул.
– То, что мы не знаем мотива, вовсе не означает, что такого мотива нет, – ответил Виктор. – Тем более, если он не маньяк, а просто под маньяка косит. А алгоритм действий прост. Пришел, увидел и убил. Или так – ушел, вернулся и убил. А относительно того, что он захлопнул дверь – это он так говорит. Рыков мог знать, где лежат ключи. Это не было тайной за семью печатями. Взял ключи, потом положил их на место.