Хроника смертельного лета
Шрифт:
Он не замечал, как текло время… Без аппетита что-то пожевал и вскоре стал посматривать на часы – действие наркотика должно кончиться. И что потом? Больше морфин вводить нельзя – иначе она станет наркоманкой. Ему придется проявить твердость и не оставить Катрин ни малейшего шанса оказать ему сопротивление. Да какое, к черту, сопротивление? Она еле дышит! Не стоило травить ее морфином – ведь совершенно очевидно – Катрин обрадовалась, увидев его. Означало ли это шанс для него? Если она откликнется на его любовь – следующей инъекции не понадобится…
«Дидона и Эней» Генри Пёрселла. Самое оно. Он погрузился в трагичные барочные переливы, касавшиеся его души, словно пальцы музыканта тугих струн арфы, заставляя сердце трепетать и плакать. Он налил себе коньяку и пил его маленькими глотками, не сводя жаркого взора с женщины, распростертой перед ним. Надо что-то решать…
– Я ничего дурного не сделала, – худенькая девушка с копной золотисто-рыжих волос в растерянности смотрела на Зубова. – Каким образом моя скромная персона могла заинтересовать уголовный розыск?
– Что вы делали пять дней назад около дома номер два по Олимпийскому проспекту? – спросил майор. Он сразу понял, что они попали в десятку. По приметам она на сто процентов подходила под описание, полученное ими от Вики Головиной – соседки Ланского. Рыжая лисичка.
Реакция на вопрос последовала сразу. Девушка вспыхнула, ее глаза засверкали от волнения.
– Мне бы не хотелось говорить на эту тему, – прошептала она, отводя взгляд, – уверяю вас, я не делала ничего плохого.
– Вы могли стать свидетельницей преступления, – мягко произнес майор. Виктор Глинский стоял поодаль, предпочитая помалкивать до поры до времени. Вот оно, начальство. Пусть поработает.
– Я ничего не видела, – быстро сказала девушка.
– Александра, – начал Зубов, но девушка его перебила.
– Пожалуйста, не называйте меня так!
– Почему? – опешил Зубов.
– Терпеть не могу этого имени! – заявила девушка.
– Тогда как же вас называть? – с иронией поинтересовался майор. Имя свое, видите ли, она терпеть не может! Ее в уголовку потянули – а ее имя беспокоит. Н-да, молодежь…
– Аликс, – гордо сообщила лисичка, – папа меня называл Аликс. И все меня так зовут.
– Пусть будет Аликс, – согласился майор, – Итак, Аликс, вы не отрицаете, что четыре дня назад находились в указанном месте?
– Не отрицаю, – девушка пыталась оставаться спокойной. – Зачем мне отрицать?
– А не могли бы вспомнить, где вы были в ночь с двадцать второго на двадцать третье июня?
– Да что случилось? – встревоженно спросила девушка.
– Отвечайте на вопрос, – отрезал Зубов.
– Это просто, – Аликс тряхнула хорошенькой головкой. – Могу сказать точно. Я улетела двенадцатого июня в отпуск в Латвию. На двадцать седьмое июня у меня
– Немного позже. А где во время вашего отсутствия находилась ваша машина?
– Я обычно поручаю моему парню присмотреть за ней. Отгоняю под окна его дома.
– И ключи отдаете?
– Да, а как же, – удивленно ответила она. – Мало ли что?
– Мали ли что, – повторил за ней Зубов. – И все же я возвращаюсь к своему вопросу. Что вы делали на Олимпийском проспекте?
– Это так важно? Ну, предположим, ждала подругу, – вызов в ее голосе был настолько явственен, что Зубов разозлился.
– Подругу? – переспросил он резко. – Имя, фамилия, адрес подруги, ее телефон.
– Я, правда, ничего не видела, – промямлила Аликс.
– А такси, подъехавшее к дому около пяти часов, вы тоже не видели? – спросил Глинский, решив, что пришел его черед.
Аликс усмехнулась:
– Отчего же? Видела. Из машины вышел – вернее, выскочил – молодой мужчина, смуглый, темноволосый, и побежал к подъезду. Вас он интересует?
– Не только, – Виктор вопросительно взглянул на Зубова, и тот кивнул.
– Вам придется признаться, Аликс, кого вы ждали. Говорите правду, иначе нам придется продолжить этот разговор на Петровке. Вы же не хотите этого?
На глазах девушки заблестели слезы.
– Я следила за моим парнем, – она опустила голову, и на ее щеках появились предательские влажные следы. – Я подозреваю, что он обманывает меня. После того, как я вернулась из отпуска, он стал чужим и замкнутым. Мы уже не встречаемся так часто, как раньше. Он теперь такой холодный и отстраненный…
– Как зовут вашего парня? – дело принимало непредвиденный оборот. Еще одна романтическая история?
– Как его зовут? – повторил Зубов настойчиво.
…Катрин возвращалась из пустоты, куда ее отправил морфин. Реальный мир постепенно наваливался страшной действительностью, обволакивая самой печальной музыкой, которую она когда-либо слышала. Чистейшая сопрано пела что-то по-английски, но она не могла разобрать слов. Катрин не помнила, что с ней произошло, и где она находится. Перед ней, во мраке комнаты сидел мужчина, и лица его она различить не могла, как ни старалась. Он встал с кресла, снимая с себя футболку, и опустился на край кровати.
– Как ты себя чувствуешь? – голос был ей знаком. – Голова не болит?
– Кто ты? – язык плохо ее слушался.
– Это я, – мужчина склонился к ней совсем близко.
– Это ты, – прошептала она, прерывисто дыша. – Где я?
– Какая тебе разница – где? Ты у меня, – он откинул с нее простыню, и она даже не смогла сделать протестующее движение. – Тебе нравится Плач Дидоны?
– Плач Дидоны? Господи, где я? – сознание медленно, но все же прояснялось, но говорить было по-прежнему трудно, а двигаться – невозможно. Она попробовала поднять руку, и это лишило ее последних сил.