Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Ахматов Александр Леонидович

— Какой нелепый слух, — хмурясь, сказала Ювентина. — Минуций ко мне совершенно равнодушен. Можешь не сомневаться, он любит только одну тебя и…

— Ах, нет! Наша любовь кончилась, — изменившись в лице, прервала ее Никтимена. — Минуций сам все погубил своим безумием. Между нами все, все кончено. Как только он появится здесь, я скажу это прямо ему в лицо… Он предлагает мне стать царицей! — презрительно скривив губы, продолжала она. — Ах, какая великая честь для бедной гетеры стать женой царя взбунтовавшихся рабов! Несчастный безумец! Неужели он думает, что ему удастся долго противостоять Риму, покорившему столько царств и народов? Он и меня хочет увлечь в бездну!.. Но нет… это уж слишком… я не хочу, чтобы палач удавил меня

в римском Туллиане, я не хочу погибать вместе с ним… О, Юнона! За что мне все это?..

И Никтимена, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Ювентина в печальной растерянности смотрела на бедную женщину, которую ей от души стало жаль. Как видно, Никтимена, хотя и была гетерой, испытывала к Минуцию искреннее чувство.

— Вот так… каждый день я оплакиваю его, себя и… нашу любовь, — всхлипывая и вытирая слезы краем покрывала, говорила Никтимена. — Что мне еще остается? Я всем сердцем чувствую приближение несчастья. О, лучше бы он стал нищим! Я бы не оставила его в беде. Вместе мы как-нибудь поправили бы свои дела, но законным путем, а не ужасным преступлением, которому теперь не будет прощения… Нет, не будет, — упавшим и скорбным голосом повторила она и, тяжело вздохнув, снова заговорила: — Минуций единственный из всех мужчин, за кого я когда-то хотела и могла бы решиться выйти замуж. Но прав, тысячу раз прав был халдей, гадавший мне еще в ранней юности… Он сказал, чтобы я опасалась замужества, потому что оно принесет с собой мою погибель… Ну, а ты? — помолчав, обратилась она к Ювентине. — Мне известно, что Минуций втянул тебя в свои дела. Я знаю, что по его приказу ты помогла каким-то гладиаторам совершить побег из Рима, причем не обошлось без большого кровопролития… Как жаль, милая девушка, что ты не нашла способа уклониться от участия во всем этом! Теперь разве что претор вспомнит о старинном законе Аквилия [437] , по которому ты можешь рассчитывать на снисхождение…

437

Закон Аквилия. По закону Двенадцати таблиц раб не должен был повиноваться господину, если тот приказывал ему совершить преступное деяние. Но в первой половине III в. до н. э. появился закон Аквилия, устанавливавший ответственность господина за своего раба, если тот совершал преступление по его приказу.

— Минуций ни к чему меня не принуждал, — покачала головой Ювентина. — Я действовала по своей воле… ради себя, ради своей свободы, ради того, кого люблю. Я знаю, что мне несдобровать, если я попаду в руки римского правосудия.

— Вот что, девушка, — покусывая губы, сказала Никтимена. — Минуций в последнем своем письме сообщил мне, что ты спасла жизнь Марку Лабиену. Он тебе обязан, и у тебя есть хорошая возможность спасти себя, прибегнув к его покровительству, когда… когда произойдет неизбежное. Здесь же тебе нельзя оставаться. Мне ведь тоже грозит опасность, потому что я под подозрением у властей. Подумай сама, в каком я окажусь положении, если тебя обнаружат в моем имении. Меня сразу обвинят в укрывательстве беглой рабыни, притом обвиненной в уголовном преступлении…

— Я тебя хорошо понимаю, госпожа, — спокойно произнесла Ювентина. — Я готова хоть сегодня покинуть виллу и уйду в лагерь. Я не хочу, чтобы ты пострадала из-за меня и…

— Ах, нет, милая, я не гоню тебя сейчас! Пока Минуций в силе, живи тут, ради всех богов… О, Юнона! У меня разболелась голова… Я попрошу тебя прийти завтра ко мне утром. Ты поможешь мне, я должна привести себя в порядок к приезду Минуция.

— Я непременно буду, госпожа.

Простившись с Никтименой и покинув ее конклав, Ювентина вышла во двор.

Близился вечер. Небо со стороны Казилина расчистилось от туч. Только за Тифатской

горой и над ее вершиной еще теснились серые кучевые облака, края которых были слегка окрашены розовым отблеском заката.

Во дворе стояли кучками воины из отряда Аполлония. Сам «префект претория» прохаживался, заложив руки за спину, перед распахнутыми воротами виллы. Все солдаты были незнакомы Ювентине, и это несколько ее удивило. Аполлоний обычно разъезжал во главе ликторов и телохранителей Минуция, среди которых, кроме Геродора и Эватла, она многих знала в лицо. Но в этот миг она ничего не заподозрила и поспешила к себе в комнату…

В этот день, рано утром, Деметрий, оставивший в распоряжении Аполлония почти всех своих всадников, отправился в Капую и, явившись к Лукуллу, доложил ему, что мятежники, занятые приготовлениями к штурму Казилина, ведут себя крайне беспечно и было бы неразумно не воспользоваться этим, даже если сегодня Аполлонию не удастся заманить Минуция в имение его любовницы.

— Все нам благоприятствует, — убеждал претора вольноотпущенник. — Ночь будет темная. Луна взойдет перед самым рассветом. Пароль бунтовщиков нам известен. К тому же Аполлоний обещает именем Минуция с наступлением ночи отозвать все дозоры. С помощью моих всадников перебьем охрану и вцустим твоих воинов в неприятельский лагерь еще до восхода солнца.

Лукулл, немного поколебавшись, решил действовать.

Он уже располагал почти тремя тысячами пеших воинов и тремя сотнями всадников.

В последние дни к нему прибыли подкрепления из Кал, Комбультерии и Австикула. Кроме того, в Капую вернулось около сотни римских солдат, проведенных мятежниками «под ярмом». Их собрали в Калатии и Свессуле Гней Клептий и Кассий Сукрон.

Лукулл встретил обоих без единого слова упрека и велел приступить к своим командирским обязанностям.

Сукрон еще не оправился как следует от полученных ранений, но он не стал отлеживаться, горя желанием принять участие в предстоящем деле и кровью врагов смыть постигший его позор.

Так же был настроен и Гней Клептий, которого Лукулл поставил во главе одной из двух колонн воинов, которым предстояло ворваться в неприятельский лагерь.

Еще одна колонна, состоявшая из капуанцев и прочих кампанцев, должна была напасть на мятежников, расположившихся в непосредственной близости от Казилина.

Эта часть беглых рабов находилась вне лагерных укреплений и была занята сооружением осадных башен, навесов и таранов.

Кассию Сукрону претор поручил командование двумястами всадников, вместе с которыми он в самом начале сражения должен был прорваться в Казилин, побудить его защитников сделать вылазку, а затем, переправившись на правый берег Вултурна, не дать ни одному из мятежников спастись вплавь через реку.

Важно было, чтобы до восставших не просочились сведения о готовившемся выступлении. Поэтому Лукулл приказал запереть все въездные ворота города и никого не выпускать без своего особого разрешения.

Ближе к вечеру торговцам было приказано закрывать лавки, а жителям очистить улицы. Разосланные повсюду всадники кричали:

— Приказ римского претора! Долой с улиц! Все по домам!..

Основные силы претора численностью около двух тысяч человек — это были хорошо вооруженные римляне, самниты и часть отборных кампанцев — заняли центральную площадь и Альбанскую улицу, примыкавшую к Флувиальским воротам.

Неподалеку от ворот находилась таверна под названием «Матерь Матута». Здесь Лукулл собрал всех своих старших командиров, подробно изложив им окончательный план действий.

Когда совсем стемнело, к Флувиальским воротам прискакал всадник. Это был посланец Аполлония.

Деметрий, поджидавший его уже в течение нескольких часов, с нетерпением спросил:

— Ну что?

— Минуций около часа назад прибыл в имение! — отвечал всадник, спрыгивая с коня.

— Благодарение Фортуне! — радостно воскликнул Деметрий.