Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Шрифт:
Хозяин, у которого Пангей снимал дом, сообщил, что все трое еще накануне выехали в Рим.
Деметрий и Аполлоний за день проскакали от Байи до Минтурн, где от содержателя заезжего двора узнали, что интересующие их лица останавливались у него на ночлег.
Преследователи, дав отдохнуть своим лошадям всего несколько часов, снова бросились в погоню. Но они не знали, что Пангей, остановившийся переночевать в заезжем дворе близ Таррацины, принял решение не ехать в Рим. Робкий по натуре, он вдруг воспламенился желанием спасти Ювентину, которая, как он полагал, была захвачена вместе с Минуцием.
Неэра и Синон не стали его отговаривать. Надежды на то, что Пангею удастся что-нибудь сделать для Минуция или Ювентины, у них не было, но благородный порыв юноши они одобрили.
Утром следующего дня повозка с Синоном и Неэрой покатила дальше, а Пангей, купив у хозяина заезжего
К счастью для Пангея, в тот день моросил дождь, и ему пришлось надеть пенулу [453] с капюшоном. Это его спасло, потому что в пятнадцати милях выше Таррацины ему повстречались мчавшиеся во весь опор на своих конях Аполлоний и Деметрий, которые проскакали мимо, не узнав его.
453
Пенула — дорожный плащ с капюшоном (без рукавов, со сшитыми краями, надевался через голову).
У обоих всадников тоже были надвинуты на головы капюшоны плащей, поэтому и Пангей не узнал в одном из них Аполлония.
О том, какая страшная участь постигла Неэру и Синона, Пангею стало известно больше года спустя.
Их мертвые тела со следами жестоких пыток были найдены в глубоком овраге неподалеку от Ланувия местными жителями. Тогда трупы несчастных не были опознаны и преступление осталось нераскрытым. Однако судьбе было угодно, чтобы Пангей осенью следующего года оказался в объятой восстанием Сицилии, в самой Триокале [454] , где Деметрий и Аполлоний, подосланные к восставшим претором провинции Луцием Лукуллом, были разоблачены, схвачены и во время пыток помимо всего прочего рассказали о своем гнусном злодействе, совершенном под Ланувием.
454
Триокала — город в Сицилии, столица восставших рабов в 104–100 гг. до н. э.
Старая Неэра умерла, не выдержав истязаний, которым подвергли ее два негодяя, но так и не сказала им, куда отправился ее любимец.
У Синона мучителям удалось выпытать, что Пангей накануне выехал из Таррацины в Капую.
Прикончив раба, Деметрий и Аполлоний решили продолжать преследование.
Они вернулись обратно в Капую. Там им удалось разузнать о молодом красивом всаднике, выехавшем из города по дороге в Беневент и опередившем их всего на один день. Оба вольноотпущенника ринулись следом. Они не сомневались, что настигнут свою добычу, но тот, за кем они гнались, не жалел своего коня, словно чувствовал угрожавшую ему опасность. В одном месте, как выяснилось, он приобрел новую лошадь. Деметрий и Аполлоний почти настигли его в Брундизии, но они опоздали буквально на один час.
В гавани Брундизии им рассказали о молодом человеке, похожем на Пангея, который, продав свою лошадь, отплыл на корабле в Грецию.
У Деметрия и Аполлония, скрежетавших зубами от бессильной злобы, не оказалось с собой достаточного количества денег для того, чтобы пуститься в далекое путешествие за море. Пангей же, судя по всему, не испытывал недостатка в деньгах, и это было главным его преимуществом, позволившим ему в конце концов уйти от своих преследователей.
Между тем претор Луций Лициний Лукулл вернулся в Рим.
Перед тем как войти в город, он приказал распять на Эсквилинском поле сто пятьдесят рабов-мятежников, которых он привел с собой из Кампании.
После этого он распустил солдат, приказал ликторам вынуть из фасций топоры и, приветствуемый весьма небольшим числом граждан, собравшихся у Капенских ворот, вошел в город и направился прямо в храм Согласия, где в это время заседал сенат. Его встретили там без долгих славословий, хотя и почтили аплодисментами.
В этот день обсуждалось письмо, полученное от царя Вифинии Никомеда II Епифана [455] , который жаловался на римских публиканов, разоривших и обезлюдивших его царство великими поборами и продажей в рабство тысяч и тысяч вифинцев. Никомед уверял, что не может прислать в помощь Риму для борьбы с кимврами даже маленького войска.
455
Никомед II
Письмо это вызвало у большинства сенаторов очень неприятные чувства. После высказываний с мест было принято особое постановление, касающееся «союзников римского народа» [456] . Никто не предполагал, что это постановление явится вскоре толчком к новому восстанию рабов, на этот раз в сицилийской провинции, и будет оно во много раз опаснее, чем подавленный Лукуллом мятеж в Кампании.
Лукуллу в первые дни после его возвращения в Рим предстояло дать отчет об исчезнувших казенных деньгах, предназначенных для выплаты жалованья легионерам, и о прочих расходах. О том, что деньги эти были захвачены мятежниками и потом так и не были найдены, знали многие, но для Лукулла признать это во всеуслышание значило выставить себя на посмешище. Острословы из партии популяров и без того осыпали язвительными замечаниями его «блистательный успех при ловле беглых рабов», представляя его как «пиррову победу» в связи с неслыханными потерями среди солдат, принявших участие в этом походе.
456
Согласно Диодору Сицилийскому, в этом постановлении говорилось о том, что ни один из свободнорожденных союзников римского народа не может находиться в рабстве в провинциях и что об их освобождении должны позаботиться преторы — наместники провинций. Разумеется, римский сенат, принимая такое постановление, руководствовался отнюдь не соображениями какого-то восстановления справедливости или ослабления римского гнета в зависимых странах. Дело в том, что римляне в 104 г. до н. э. были сильно напуганы возможным вторжением кимвров в Италию. Войск для отражения нашествия катастрофически не хватало, и Рим вынужден был обратиться за помощью к заморским союзным царям (раньше, воюя с народами, живущими за Альпами, римляне обходились собственными силами, привлекая к военнным походам вспомогательные когорты италийских союзников). Ответное письмо вифинского царя Никомеда, заявившего о том, что он не может прислать войско из-за хищнических действий римских публиканов-откупщиков, разоривших и обезлюдивших страну массовыми продажами вифинцев в рабство за долги (как правило, людей, обращенных в рабство, вывозили из страны в римские провинции и там продавали), произвело в сенате большое недовольство. Хотя обычно жалобы угнетенных и зависимых народов сенат не тревожили, на этот раз решено было продемонстрировать некую «добрую волю», но, скорее всего, в Риме рассчитывали из освобожденных рабов путем «реквизиции» их у рабовладельцев составить вспомогательные войска для участия их в войне с кимврами.
Чтобы избежать каких-либо нареканий в сенате и в народе, Лукуллу пришлось выплатить жалованье солдатам и пособия семьям погибших из своих собственных средств, как ему посоветовал Метелл Нумидийский, считавший, что будущее консульство зятя дороже каких-то пятнадцати талантов.
Марк Лабиен до середины мая залечивал раны на живописной вилле Никтимены, после чего, тепло простившись с гречанкой, уехал в Рим, но пробыл там недолго.
Претор Лукулл оказался более злопамятлив, чем он предполагал. Узнав о приезде Лабиена, претор прислал ему повестку с требованием явиться к нему в назначенный день и час.
Объяснения с претором не сулили Лабиену ничего хорошего.
В беседе с отцом он рассказал ему все начистоту и объявил, что намерен, не мешкая, отправиться вслед за войском Корнелия Суллы, который несколько дней назад выступил в альпийский поход, чтобы соединиться с армией проконсула Гнея Манлия Максима.
Старик ничего не имел против этого, сразу сообразив, что Лукулл, пока он в должности, постарается испортить сыну репутацию перед выборами военных трибунов, подвергая его своим нападкам.
— Отправляйся, сынок, — сказал он. — Восстановишь силы в альпийском лагере. Там воздух здоровее, чем в Риме. А я передам претору, что повестка не застала тебя дома.
Сборы в дорогу не заняли много времени. В сопровождении Аристиона и Геродора, который упросил своего благодетеля тоже взять его с собой, Лабиен под вечер вышел из города через Раудускуланские ворота. На конном дворе путников уже ждала запряженная повозка, о чем позаботились рабы, посланные туда заранее.
Лабиен решил ехать в Остию, сесть там на корабль и морем догнать легионы Суллы, двигавшиеся по Аврелиевой дороге.