Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Шрифт:
— Может быть, нехорошо так говорить, но он правильно сделал, что умер добровольно, не дожидаясь, пока… Такова воля рока! Но нам, Ювентина, нужно думать о будущем. Я уже сказал тебе, что давно люблю тебя, но разве мог я мечтать о тебе, такой красивой, такой недоступной, принадлежавшей другим, потому что они были свободны и богаты. А кто был я? Ничтожный раб, который и помыслить не мог… Но теперь многое изменилось. У меня есть деньги, много денег, а с ними мы, ты и я, приобретем долгожданную свободу и безбедную жизнь.
Ювентина подняла голову, с удивлением слушая сбивчивую
— О чем ты говоришь, Пангей? — спросила она. — Какие деньги? Откуда они у тебя?
— Когда-нибудь я расскажу обо всем подробно, — торопливо отвечал Пангей, снова понижая голос. — Впрочем, слушай… Минуций несколько раз присылал своих людей ко мне в Байи. Они привозили деньги и драгоценности. Все это я надежно припрятывал, как мне и было велено… Иными словами, я исполнял у Минуция обязанности казначея. В последний раз я принял колоссальную сумму, целое состояние примерно в четырнадцать или пятнадцать талантов. Теперь я обладатель всего этого богатства. Клянусь Меркурием, такая удача выпадает человеку только один раз в жизни или никогда. Я был бы последним из глупцов, если бы ею не воспользовался!.. Поначалу я хотел посоветоваться с Секстом Лабиеном и вместе с ним решить судьбу этих денег… но потом я передумал, вспомнив о тебе и о нашем будущем, которое при обоюдном нашем желании могло бы стать поистине прекрасным. Подумай, милая Ювентина… Мы богаты! Мы свободны! — с упоением повторял Пангей.
— Кто доставлял тебе деньги в Байи? — быстро спросила Ювентина, сразу заподозрив неладное.
— Думаю, это уже не имеет значения, — ответил Пангей. — Но почему ты об этом спрашиваешь?
— Ах, Пангей, бесхитростная душа! Разве можно быть таким легкомысленным и самонадеянным? — в сердцах сказала Ювентина, думая об Аполлонии и о том, что акарнанец, вне всякого сомнения, был посвящен во все тайны Минуция и что Пангею угрожает серьезная опасность.
— Что ты хочешь сказать? — с изумлением и беспокойством спросил Пангей.
— Я хочу тебя предупредить, что все эти четырнадцать или пятнадцать талантов, присланных тебе Минуцием — это, несомненно, деньги войсковой казны, которую он захватил в римском лагере после своей победы под Капуей. Аполлоний, безусловно, знал, куда Минуций отправил эти деньги… Ты не представляешь себе, в какой ты сейчас опасности! Я не поручусь за то, что сыщики претора уже не разыскивают тебя по всей Италии…
Пангей от этих слов Ювентины побелел, как мрамор.
— Деньги войсковой казны? — растерянно пробормотал он. — Но… при чем здесь Аполлоний? Разве он…
— Ты, оказывается, ничего не знаешь! Так знай, что не кто иной, как Аполлоний, предал Минуция и все восстание…
— О, великие боги! — схватившись руками за голову, простонал Пангей.
— Тише… Думаю, тебе следует как можно скорее бежать из Италии… в Грецию, в Малую Азию, только подальше отсюда. Даже если ты явишься с повинной, тебе не избежать допросов под пытками… для римлян ты раб, с которым они не будут церемониться. Поэтому спасайся, Пангей, спасайся немедленно. До окончания претуры Лукулла тебе нужно быть особенно осторожным…
— А что же ты, Ювентина? Поедешь ли ты со мной? — с надеждой
— О, если бы ты позвал меня полгода назад, я побежала бы за тобой, как собачонка, — печально улыбнувшись, ответила, она. — Теперь у меня своя дорога. Тебе же я желаю благополучно выбраться из этой страны, в которой таким, как ты и я, отовсюду угрожают застенками и раскаленным железом… Прощай!
Ювентина решительно поднялась и вышла из павильона, оставив Пангея сидеть за столом в полной растерянности.
Через минуту он опомнился и бросился следом за нею, но, выбежав наружу, напрасно искал ее глазами среди множества мужчин и женщин, толпившихся на площади — она исчезла, как привидение.
Эпилог
Ювентина ошибалась, когда советовала Пангею остерегаться преторских сыщиков — Лукулл ничего не знал о человеке, завладевшем казной Аниеннской когорты. Пангею угрожала смертельная опасность со стороны совсем других людей.
Этими людьми были Деметрий и Аполлоний.
Вольноотпущенник Метелла, которому Аполлоний поведал о существовании этих денег, уговорил акарнанца ничего не сообщать о них претору. Оба они пришли к соглашению, что сами завладеют «минуциевым наследством», как они называли деньги и сокровища, хранившиеся у Пангея.
Последнего они договорились захватить и любыми способами заставить его открыть местонахождение денег и сокровищ, после чего убить как ненужного свидетеля. Алчность победила в них страх перед возможным разоблачением и наказанием. Аполлоний легко поддался на уговоры Деметрия, с которым в последние дни он особенно тесно сдружился, тем более что Лукулл, исполнивший свое обещание освободить его от рабства, ни словом не обмолвился о тех десяти тысячах сестерциев, которые он ему посулил за предательство, если оно поможет разом покончить с Минуцием и восстанием.
Деметрий тоже не рассчитывал на большое вознаграждение, хорошо зная, что такое человеческая благодарность.
Лукулл после подавления мятежа, занятый звериными травлями и гладиаторскими боями, словно забыл о его существовании. Деметрий особенно оскорбился тем, что претор в речи перед солдатами на торжественной сходке ни словом не упомянул о его заслугах, видимо, посчитав излишней подобную честь для отпущенника или решил особенно не разглашать о предательстве, которому он был обязан в достижении столь быстрой и легкой победы.
Неожиданное известие о самоубийстве Минуция, который, пока был жив, мог под пытками рассказать следователям о тайне сокровищ, избавило Деметрия и Аполлония от последних колебаний — они решили действовать незамедлительно, опасаясь, как бы Пангей не успел куда-нибудь скрыться.
Сначала Деметрий и Аполлоний (последний еще в самом начале восстания, выполняя поручение Минуция, сам отвозил Пангею в Байи груз с драгоценной утварью — серебряными блюдами, чашами и золотыми кубками из разграбленных в то время поместий) поспешили к Байскому заливу, но Пангея и проживавших вместе с ним раба Синона и старухи Неэры они в городе не застали.