Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Ахматов Александр Леонидович

Клодию и Волкацию такое предложение показалось заманчивым: Мемнон выглядел усталым, а Эзернин был полон сил и имел репутацию искуснейшего бойца.

Волкаций соблазнился первым, хотя мог играть только в долг, так как все деньги, которые он прихватил с собой, уже перекочевали в кошелек Минуция.

Клодий тоже долго не раздумывал, и все трое ударили по рукам.

В это время с арены убрали трупы и присыпали ее свежим песком.

Вскоре появились «Меркурий» и «Харун», которые должны были произвести жеребьевку среди гладиаторов и определить две четверки противников.

«Меркурий»

снял с головы свою широкополую шляпу, а мрачный «Харун» высыпал в нее восемь шариков двух цветов — красного и белого.

Гладиаторы по очереди вынимали их из шляпы и, показав зрителям, расходились в ту или другую сторону, согласно вынутому жребию.

Мемнону достался красный шарик. Эзернин, тянувший жребий вслед за ним, вынул белый.

Две четверки бойцов стали друг против друга, выставив перед собой щиты и держа наготове мечи.

По сигналу, поданному трубой, обе стороны стремительно сошлись в яростном противоборстве, которое, как это понимали и зрители, и сами дерущиеся, не могло быть продолжительным.

Мемнон бился с Эзернином, наступавшим мощно и страстно.

Латинянин наносил противнику молниеносные и сокрушительные удары, от которых щит Мемнона, с самого начала принявшего осторожную оборонительную тактику, получил вскоре несколько серьезных повреждений.

Зрители, в большинстве своем державшие сторону Эзернина, поощряли его исступленными криками:

— Бей его!..

— Прибей, как муху!..

— Отправь его к Миносу!..

— Руби! Проткни!..

— Эзернин! Эзернин! — повторяла хором толпа.

Но быстро и решительно покончить с Мемноном прославленному наемнику не удалось.

Тот, видимо, зная о коротком дыхании Эзернина, искусно оборонялся, заставляя противника как можно больше двигаться: он часто и неожиданно менял позиции, перебегая с места на место и кружа по всему центру арены.

Мемнон тянул время, надеясь, что его товарищи одержат верх над своими противниками и придут к нему на помощь. Судя по всему, это была его единственная надежда — Эзернин явно превосходил александрийца, если не искусством, то своей невиданной силой.

Товарищи Мемнона, казалось, оправдали его ожидания.

Скоро двое из четверки Эзернина и один из четверки Мемнона были убиты наповал. Единственный оставшийся в живых товарищ Эзернина недолго отбивался от двух наседавших на него противников, тоже израненных и обессилевших, — он споткнулся о лежавший у него под ногами труп и был заколот двумя ударами в спину.

Толпа примолкла.

Эзернин, продолжавший биться с Мемноном неподалеку от того места, где сражались и пали все его товарищи, оказался один против троих.

Однако на помощь к Мемнону поспешил лишь один из двух оставшихся в живых его товарищей. Второй же, бледный, как папирус, от потери крови и усталости, вдруг зашатался и повалился на песок в глубоком обмороке.

В этот миг Эзернин, резко отбив мечом отчаянный выпад Мемнона, внезапно бросился вперед и нанес сильнейший удар щитом в его щит. Мемнон был сбит с ног, отлетев на несколько шагов и упав на спину.

Латинянин моментально повернул против второго врага (тот уже подбегал к нему сзади). Первым же ударом Эзернин

выбил меч из его руки и, сделав стремительный выпад, вонзил ему в грудь свой меч. Удар пришелся в самое сердце. Гладиатор был убит на месте, не издав ни звука.

Эзернин выдернул из тела врага клинок, обагренный кровью, которая сразу задымилась на холодном воздухе, и победно потряс им над головой под ликующий вой зрителей.

Мемнон так и не успел помочь товарищу.

Он поднялся на ноги и бросился на Эзернина, который, быстро переменив позицию, отбил щитом нанесенный им опасный колющий удар.

Но старый гладиатор уже тяжело и с хрипом дышал.

Последние неимоверные усилия, отнявшие у него много энергии, не могли остаться без последствий при его недуге. Он задыхался. Лицо его из лилового превратилось в багровое.

— Сдавайся, александриец! — прохрипел он противнику. — Тебе не устоять против меня… Ты хорошо себя показал, спасешь еще свою шкуру…

— Ни одного обола [311] за побежденного… кто бы он ни был, — глухо прозвучал в ответ прерывистый голос из-под забрала.

Это была известная поговорка грекоязычных гладиаторов из школы Аврелия.

— Тогда приготовься к встрече с Орком! — прошипел Эзернин в ярости.

Они снова сошлись.

Мемнон от обороны перешел к нападению. После каждого отбитого удара он делал выпады прямо в незащищенное забралом лицо противника.

311

Обол — мелкая греческая монета.

На Эзернина внезапно нашел приступ кашля.

Воспользовавшись этим, Мемнон в смелом выпаде ранил наемника в левое плечо.

— Есть! — ахнула толпа.

Эзернин в бешенстве ринулся вперед.

Оба противника, скрестив мечи, сошлись почти грудь с грудью, и латинянин повторил уже использованный прием — с крутого разворота всего своего мощного туловища он снова ударил щитом в щит упрямого александрийца.

Последний на этот раз устоял, припав лишь на одно колено. Щит его при ударе отклонился в сторону, и Эзернин сделал решительный выпад, но в то же мгновенье Мемнон резко выбросил вперед руку с мечом, острие которого с силой, удвоенной встречным движением руки латинянина, вонзилось ему в запястье, не прикрытое наручником (вот когда бы он пригодился самонадеянному наемнику!). Это произошло так быстро, что в ревущей толпе зрителей сначала никто не успел ничего понять: все уже решили, что Эзернин окончательно поверг своего противника.

Вдруг все увидели, что меч вылетел из руки непобедимого героя арены, а сам он с гримасой дикой боли на лице повернул вспять, уронив щит.

Мемнон вскочил на ноги и бросился к раненому врагу, который, пробежав десять или пятнадцать шагов, упал на колени, прижимая к груди безнадежно изувеченную руку (кровь так и хлестала из вен, перебитых вместе с суставами). По лицу латинянина текли слезы боли и отчаяния.

Подбежавший Мемнон немилосердным пинком ноги опрокинул на песок арены его грузное тело.