Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Шрифт:
— Откуда мне знать?.. Может быть, наш господин из предосторожности не хочет впутывать в это дело своих рабов. А дело, видать, очень спешное. Иначе зачем было идти сюда в такую непогоду?.. А Ювентина-то как изменилась! Совсем повзрослела! Бедняжка, одна, ночью, вместе со смертниками, от которых можно ожидать чего угодно!..
— Чему тут удивляться, — презрительно сказала Мелисса. — Потаскушку уже ничем не испугаешь. Ей теперь все нипочем…
Эсхрион неприязненно взглянул на жену.
— Зачем ты называешь Ювентину потаскушкой?
— Да уж наслышана, чем она занималась в Риме. Как будто сам
— Знаю побольше твоего! — рассердился Эсхрион. — Знаю, да помалкиваю! Нечего оскорблять ту, которая тебе ничего плохого не сделала! Кто позволит рабыне после семнадцати лет сохранить невинность? Или ты забыла, как сама по рукам ходила, пока молодой была? Разве я не заполучил тебя после того, как покойный господин — пусть Минос воздаст ему по заслугам! — сорвал цветок твоей девственности, а потом за деньги отдавал по очереди своим друзьям? А этот самый Глен, которого ты все время называешь «нашим сынком»? Не родился ли он спустя всего четыре месяца после того, как Аврелий приказал тебе перебраться в мою постель? Думаешь, я не догадываюсь, почему это наш господин, столь немилостивый к другим, не отослал до сих пор Глена сражаться на арене? Родная кровь — это он хорошо помнит! Потому-то и не хочет гневить богов. Я-то, сама знаешь, тебя и словом никогда не попрекнул, но с какой это стати ты изображаешь передо мной эдакую целомудренную римскую матрону? Еще накличешь беду на собственную дочь. Плюнь за пазуху, чтобы отвратить гнев Немезиды за неуместную гордыню!..
Мелисса оторопела, внимая этому бурному потоку красноречия, вырвавшемуся из уст обычно немногословного супруга. Он напомнил ей о том, чему она после шестнадцати лет совместной жизни с ним уже не придавала значения.
Но она не успела ответить на обидные слова мужа, потому что в этот момент дверь комнаты распахнулась и вбежала Акте, раскрасневшаяся и взволнованная.
Она быстро захлопнула дверь, из-за которой до ушей Эсхриона и Мелиссы донеслись приглушенный смех и веселое оживление.
Акте прижалась спиной к двери. Яркий румянец не сходил с ее лица. Грудь ее высоко поднималась и опускалась.
— О, боги! Что случилось, доченька? — испуганно воскликнула мать. — Они приставали к тебе?
Девушка посмотрела на родителей так, словно только что их увидела.
— Приставали? — удивленно переспросила она и засмеялась. — Нет, никто ко мне не приставал! Просто… просто один из них, когда я бежала сюда, — она снова рассмеялась, — когда я бежала, мы с ним столкнулись и… Я так перепугалась, а он… он сказал, что такой красавицы, как я, он в жизни своей не видел, — с самодовольной улыбкой закончила девушка.
— Чему ты радуешься? — всплеснула руками Мелисса. — Это же гладиаторы, страшные люди! Гирнефо расскажет тебе, что с ней сделали, когда ты еще была маленькой девчонкой…
— Я знаю. Только Ювентина уверяет, что эти не такие…
— Слушай, что тебе мать говорит, — строгим голосом поддержал жену Эсхрион. — Все они одинаковы. Им ничего не стоит не только что-нибудь сказать, но и сделать… Ты лучше скажи, дочка, по какой такой причине Ювентина и эти молодцы оказались здесь? — помолчав, спросил он. — Что тебе рассказала Ювентина?
Акте пожала плечами.
— Я особенно ее об этом не расспрашивала. Ювентина
— Можешь не продолжать! — поспешно сказал Эсхрион. — Нам это знать ни к чему… Кажется, я все понимаю, — спустя минуту продолжал он в раздумье. — Ну, конечно! В прошлый раз, когда я был в Риме, там только и говорили что о принцепсе сената Марке Скавре и о его обвинителе народном трибуне Агенобарбе… Но вы, смотрите, не болтайте лишнего! Все это не нашего ума дело, — предупредил виллик жену и дочь.
— Не нравится мне все это, — хмурясь, заявила Мелисса. — Все-таки не мешало бы тебе, муженек, послать в Рим кого-нибудь из рабов. И нам будет спокойнее, и господину, может быть, понадобится передать тебе какие-нибудь распоряжения…
— Послать-то некого, — с озабоченным видом произнес Эсхрион. — Дорога в снегу, а у меня одни старики, еле ноги передвигают…
— А этот новенький? Подручный кузнеца? Разве не найдет дорогу в Рим? С виду он очень резвый — за нашей Акте бегает вприпрыжку…
— О, мама! Ради всех богов! — негодующе воскликнула Акте. — Ты опять меня злишь? Нет у меня никаких дел с этим мозглявым юнцом. Если бы ты видела, как он управляется с молотом — того и гляди сам себя сделает калекой!..
— Ну, я пойду, — сказал Эсхрион, направляясь к двери. — Надо всех лежебок повыгонять на свежий воздух. Пусть наводят порядок, а то нагрянет господин — розог на них не напасешься… Скажи Гирнефо и Автоное, чтобы они готовили гладиаторам еду, — обратился он к Мелиссе, — хватит им прятаться…
— Мне тоже есть чем заняться, — сказала Акте.
— Куда ты собралась? — всполошилась Мелисса.
— Посидела бы пока в комнате, дочка, — неуверенно проговорил отец.
— Да не бойтесь вы за меня! Я должна приготовить отвар из фарфара [362] и ивовой коры. Это для Ювентины — ей нездоровится. Боюсь, что она сильно застудилась в пути…
— Этот ее новый господин, — ворчливо произнесла Мелисса. — Сведет он ее в могилу, если будет вот так посылать в холод и в снег…
362
Фарфар — мать-и-мачеха.
— И еще мне нужен будет уксус, — вспомнила Акте. — Ивовая кора с уксусом — лучшее средство при горячке. Сам Гиппократ его использовал…
— Какая же ты у меня умница! — покачала головой Мелисса, с улыбкой глядя на дочь. — И откуда ты знаешь, чем лечил Гиппократ?
— Об этом еще покойный Мелампод говорил.
Между тем гладиаторы, натаскав дров, жарко растопили очаг. Трое из них прилегли на лавки. Двоим другим Тевпил принес бараньи шкуры, и они, расстелив их на полу перед очагом, легли на них и сразу уснули. Бодрствовать остались Мемнон и Сатир, сидя за большим столом и вполголоса переговариваясь между собой.