Хроника
Шрифт:
В «Хронике» собрано много подобного рода «примеров» (exempla), годных для использования в проповедях [2744] . К их числу можно отнести не только исторические события, но и анекдоты житейского характера, рассказы о необычных и чудесных происшествиях, видениях, явлениях трансцендентного мира, а также собственные переживания, сомнения и размышления автора «Хроники». Разумеется, далеко не все они могли претендовать на фактическую достоверность, и все же Салимбене не поколебался их вставить в свое повествование. Дело здесь не в «безразличном отношении к исторической истине», о котором писал П. М. Бицилли [2745] , а в том, что истина эта не сводилась исключительно к фактической, объективно установленной действительности события, но подразумевала более высокую цель – открыть человеку путь к спасению души. Именно в этом должен был видеть свою главную задачу проповедник, даже если он обращался к историческому материалу. Поэтому нельзя не согласиться с другим утверждением русского историка о том, что «проповедничество сильно отразилось на Салимбене как историографе» [2746] .
2744
На это справедливо обращают внимание: Бицилли П. М. Салимбене. С. 61; Pini A. I. Bologna е la Romagna nella «Cronica sive Liber exemplorum ad usum praedicatorum» di Salimbene de Adam // Salimbeniana. Atti del convegno per il VII Centenario di fra Salimbene. Parma 1987–1989. Parma, 1991 (P. 174–197). P. 178; Guyotjeannin O. Op. cit. P. 84, 113
2745
Бицилли
2746
Там же. С. 59.
Для «потребы проповедника» [2747] Салимбене заготавливал не только разнообразные «примеры», но и своды цитат из авторитетных источников, годных дать подходящие темы для проповедей на разные случаи. Подобрав восемь текстов о необычайных природных явлениях, он счел необходимым пояснить: «Я привел так много высказываний (auctoritates) из Священного Писания, потому что то и дело происходят и солнечные, и лунные затмения, и землетрясения, и если кому-нибудь доведется проповедовать, и у него не окажется тотчас под рукой тем (themata) на данный предмет, то он попадет в затруднительное положение» [2748] . Основная часть «высказываний» бралась Салимбене, как и другими проповедниками эпохи, из книг Ветхого и Нового Заветов.
2747
«a l'usage du predicateur» (Guyotjeannin О. Op. cit. P. 113).
2748
Cronica. P. 800 (C. 598).
Тяготение Салимбене к проповедническому жанру в полной мере обнаруживается в многочисленных отступлениях нравственно-поучительного характера, далеко уводящих от исходного сюжета и в большом ряде случаев представляющих собой наброски проповедей, а подчас и целые проповеди, отделанные и построенные по всем правилам [2749] . В рассказ о том, что приключилось с францисканским орденом в правление Илии, Салимбене вставил пространное рассуждение, открывающееся, как и полагалось в проповеди, темой, взятой из Псалтири (49, 15), «призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» и продолженное «конкорданциями», которые призваны были подтвердить единогласие с ней других авторитетных текстов. Далее давались по пунктам примеры тех, которые «призывали» Господа. Отдельные пункты могли, в свою очередь, подвергнуться делению и уточнению. Главный мотив избранной темы, в данном тексте «призвание» Господа, повторялся в приводимых Салимбене цитатах несколько раз [2750] .
2749
Подробнее об этом см.: Бицилли П. М. Салимбене. С. 54–59.
2750
Cronica. Р. 152–173 (С. 118–133).
В жанре проповеди выдержано в «Хронике» и слово о патриархе Антиохийском. Салимбене выделяет главное свойство его характера – снисходительное отношение к слабостям ближних при весьма взыскательном отношении к самому себе. В этой связи он приводит слова Иоанна Златоуста, формулирующие тему: «Хочешь явить себя святым и быть им? К жизни своей будь строг, к жизни других – снисходителен. Пусть люди слышат, что тяжелую работу ты делаешь сам, а малую поручаешь другим». Развивая эту тему, Салимбене обращается к примерам из жизни патриарха [2751] .
2751
Ibid. Р. 258–260 (С. 197, 198).
Увлеченность проповедничеством проявилась в повышенном внимании Салимбене к своим сотоварищам по ремеслу, деятельность которых была отражена на страницах «Хроники», причем так, чтобы можно было учесть не только положительные, но и отрицательные стороны их опыта. К последним следует отнести случай с францисканцем Кларом из Флоренции, который, дважды выступив с проповедями по одному и тому же поводу, вызвал неудовольствие слушателей, посчитавших, что второй раз «он просто-напросто повторился», хотя, уточняет хронист, «он выказал все свое мастерство, дабы его вторая речь была совсем не похожа на первую» [2752] . Как бы то ни было, а этот урок заставил Салимбене позаботиться о заготовке разнообразных «тем», то есть текстов из Библии и других авторитетных церковных источников, на определенные сюжеты. Не умолчал Салимбене также о том, что францисканцы и доминиканцы заранее обговаривали между собой порядок произнесения своих выступлений, а затем во время проповедей, будто бы получив откровение, сообщали своей пастве, о чем вели речь их товарищи, которые проповедовали в других местах [2753] ; и это «благочестивое» жульничество, усиливавшее в глазах мирян притягательность нищенствующих орденов, не вызывало осуждения хрониста. С большим почтением рассказывал он о Бертольде Регенсбургском и чудодейственной силе его проповедей, собиравших множество слушателей и обращавших их на путь праведный [2754] . Восхищался он также другим своим собратом-францисканцем – Уго-Соломинкой (Paucapalea), великим шутником и большим краснобаем (magnus prolocutor), опровергавшим и посрамлявшим ненавистников ордена. «Был он, – по словам Салимбене, – неистощим по части пословиц, басен и примеров, и они превосходно звучали в его устах, потому что все это он прилагал к людским нравам. Язык его был красноречив и приятен, и народ охотно его слушал. Министры же и прелаты ордена не любили его, ибо он говорил притчами и посрамлял их пословицами и примерами. Но это мало его беспокоило, потому что был он человеком прекрасной жизни» [2755] . Перед нами, по-видимому, распространенный тип популярного проповедника, умевшего говорить со слушателями их языком, их образами, их понятиями, – тип, который выработался в среде францисканского монашества, тесно общавшегося с широкими слоями народа.
2752
Ibid. Р. 800 (С. 598).
2753
Ibid. Р. 108 (С. 86).
2754
Ibid. Р. 818 (С. 612).
2755
Ibid. Р. 239 (С. 183).
Приемы схоластической науки
Салимбене не так уж долго систематически учился богословию [2756] . Однако неверно было бы утверждать вслед за П. М. Бицилли, что язык Салимбене «выдает его незнакомство со схоластической наукой своим полным отсутствием "ученых", философских и богословских терминов» [2757] . Дело обстоит как раз наоборот. Его язык и стиль в большом ряде случаев обнаруживают достаточно широкое использование приемов и лексики, явно заимствованных из схоластики, освоение которой Салимбене мог продолжать самостоятельно в ходе общения с учеными собратьями и чтения соответствующей литературы. По собственному его свидетельству, сделанному в 1284 г., с момента поступления в орден, а с тех пор уже минуло сорок шесть лет, он не прекращал учиться (non cessavi postea studere) [2758] . Книги, судя по некоторым его признаниям, были при нем постоянно, и он ими дорожил; любопытно признание, что в 1250 г., находясь в Парме, многие жители которой в ожидании грядущих гражданских потрясений «начали припрятывать, что у них было самого ценного», он, следуя их примеру, «тоже спрятал свои книги» [2759] . Салимбене высоко ценил образованность и знание и ставил их на первое место, давая людям положительные характеристики. Так, Уго де Кассио он называл «человеком образованным», короля Конрадина – «юношей образованным, прекрасно владеющим латинским языком», Гвидо да Бьянелло – «человеком образованным и незаурядных способностей» [2760] . Причем если для светского лица ученость служит украшением, и ее отсутствие само по себе не грех и не позор, то для клирика она совершенно необходима, ибо без нее он не в состоянии справиться со своими пастырскими обязанностями. По словам
2756
По-видимому, только один год. См.: Ibid. Р. 402 (С. 303).
2757
Бицилли П. М. Салимбене. С. 59. Эту характеристику слово в слово (правда, без ссылки на источник заимствования) мы находим у И. Н. Голенищева-Кутузова (Средневековая латинская литература Италии. М., 1972. С. 228).
2758
Cronica. Р. 402 (С. 303).
2759
«...ceperunt abscondere multi que cariora habebant. Ego etiam abscondi libros meos...» (Ibid. P. 538; C. 403).
2760
Ibid. P. 77, 690, 899 (C. 63, 516, 672).
2761
Ibid. P. 175 (C. 135). И несколько ниже: «Очень трудно иметь дело с невежественным и неразумным прелатом» (Ibid. Р. 176; С. 136).
Отношение Салимбене к науке и образованию отражает перемену, происшедшую во францисканском ордене. Во второй четверти XIII в. орден стал пополняться людьми, прославленными ученостью, и вместо прежнего пренебрежения ею, свойственного основателю францисканского движения и его сподвижникам, новые руководители ордена, в особенности Бонавентура, считали образованность обязательной для адептов своей конгрегации, поощряя ученые занятия, панораму которых, конечно же, неполную, можно найти в труде Салимбене [2762] .
2762
Об этом и других затронутых выше вопросах см.: Котляревский С. А. Францисканский орден и римская курия в XIII и XIV веках. М., 1901. С. 145 и далее; Герье В. Франциск, апостол нищеты и любви. М., 1908. С. 260 и далее; D'Alatri М. Clero е cultura // Paul J., D'Alatri M. Salimbene da Parma. (P. 201–215). P. 202, 203, 205, 211, 214, 215.
По верному замечанию О. Гийожаннена [2763] , Салимбене довольно часто умышленно употреблял специальную лексику из словаря университетских диспутов. Евангельскую цитату «от крови Авеля праведного до крови Захарии» [Мф. 23, 35] хронист пояснял в терминах, свойственных современной ему схоластике, полагая ее смысл эквивалентным смыслу понятия «от исходного предела до конечного предела» [2764] . Строя рассуждение, он выдвигал вопрос, который подлежал исследованию (querendum est), и затем разбирал его по частям в ряде пронумерованных аргументов (primo... secundo... tertio... etc.), причем приводил иногда доводы не только «за», но и «против» предлагаемого решения вопроса. Подобные приемы были хорошо разработаны в схоластике – чтобы убедиться в этом, стоит обратиться к «Суммам богословия» Фомы Аквинского (1225/1226–1274) или его предшественника и гордости францисканского ордена Александра Галесского (Гэльского, ум. 1245). Разумеется, исследование той или иной проблемы у Салимбене не столь детализировано и нюансировано, как у именитых схоластов, но ведь и писал он не ученый трактат, а хронику, в которой, используя опыт университетской науки, старался придать своим рассуждениям определенную систематизацию. Так, по поводу остроты одного монаха, сказанной им в ответ на слова собеседника, Салимбене предпринял специальное рассуждение: «Но нам следует установить, хорошо ли ответил брат или нет. И мы говорим, что он ответил дурно по многим причинам». Далее дан перечень из восьми пунктов, дополненный тремя пунктами, по которым брата можно извинить [2765] .
2763
Guyotjeannin О. Op. cit. P. 84.
2764
«А sanguine Abel iusti usque ad sanguinem Zacharie, tamquam a termino a quo usque ad terminum ad quem...» (Cronica. P. 129; C. 101).
2765
Ibid. P. 112–115 (C. 88–91). См. также исследование Салимбене о том, допустимо ли исповедоваться другому священнику (в чем заинтересованы были представители нищенствующих орденов), в котором хронист по правилам схоластики приводит аргументы (опираясь на мнения церковных отцов) «за», далее возражения на них и, наконец, общее заключение, изложенное по пунктам (Ibid. Р. 589–591; С. 441, 442).
Числовая расчлененность аргументации, ее построение в некоей логической последовательности не только обеспечивали упорядоченность материала в духе требований богословской школьной выучки, которой Салимбене, конечно же, не был чужд, но и облегчали восприятие этого материала на слух, случись, сам хронист или кто-то другой пожелали бы его использовать в проповеди. Стоит обратить внимание на одну отмеченную еще П. М. Бицилли особенность подобного рода подразделений (divisiones) у Салимбене, который «почему-то питает слабость к делению всякой "материи" на 12 пунктов» [2766] . Причем даже в тех случаях, когда у хрониста не было более аргументов, чтобы число довести до 12, он приходил к этому числу с помощью очевидных натяжек. Насчитав, например, десять «несчастий» Фридриха II, Салимбене на полях приписал: «К этим десяти несчастиям императора Фридриха мы можем добавить еще два, чтобы получилось у нас число двенадцать» [2767] . Исчисляя «глупости» (stultitiae) Гиберто да Дженте, Салимбене сумел дойти только до числа восемь, в связи с чем он раздробил восьмую «глупость» еще на четыре, при этом засчитав притязания Гиберто на два города за две самостоятельные «глупости» («в-третьих и в-четвертых, два соседних с Пармой города, а именно Модену и Реджо, он [Гиберто. – О. К.] желал прибавить к своим владениям» [2768] ), и так пришел к искомому числу двенадцать. Трудно сказать без каких-либо указаний самого автора, что его привлекало в этом числе, но несомненно то, что для Салимбене оно обладало определенным символическим содержанием [2769] .
2766
Бицилли П. М. Салимбене. С. 61.
2767
Cronica. Р. 502 (С. 376).
2768
Ibid. Р. 654 (С. 489).
2769
Скорее всего, для Салимбене это число, равное числу апостолов, обладало неким сакральным содержанием и в силу этого неоспоримой доказательной силой. Ср. с раннесредневековой юридической и церковной практикой, требовавшей для подтверждения кем-либо своей правоты наличия именно двенадцати свидетелей: согласно Рипуарской правде (Гл. 10), тот, кто убил человека церкви, обязан уплатить 100 солидов или же поклясться с двенадцатью соприсяжниками, что он неповинен в этом убийстве; Григорий Турский в своей «Истории франков» (VIII. 40. Перевод В. Д. Савуковой. М., 1987. С. 241), повествуя о разбоях некоего Пелагия, сообщил, что тот, желая очиститься от обвинений в совершенных им преступлениях, привел двенадцать человек, готовых поклясться в его невиновности.
На пути от «exempla» к новеллам
«Салимбене любит анекдоты и хорошо их рассказывает, – замечает Л. П. Карсавин. – Но рассказав, он сейчас же пытается извлечь из анекдотов мораль и несколько строчек веселой историйки сопровождает страницами текстов и богобоязненных размышлений» [2770] . Действительно, у Салимбене дело обстоит так или, если быть точным, почти всегда так. Ибо он старался не столько позабавить читателя занимательными рассказами, сколько дать ему готовые «примеры» (exempla), которые могли бы быть использованы в проповеди с целью сделать ее содержание более доходчивым и запоминающимся для слушателей. И эти анекдоты-«примеры», как правило, уже сами по себе, – безразлично, сопровождались ли они нравоучительными рассуждениями и цитатами из Писания, призванными разъяснить, как их должно понимать, или нет, – имели назидательный характер.
2770
Карсавин Л. П. Основы средневековой религиозности в XII–XIII веках преимущественно в Италии. Пг., 1915. С. 39.