Хроника

Пармский Салимбене

Поскольку этот мир лишен имманентной ему причинности, то как таковой в своей феноменальной данности он воспринимается как ложная, способная увести человека от истинной цели реальность, достойная поэтому осуждения и презрения. Тема презрения к миру постоянно разрабатывалась виднейшими мыслителями европейского средневековья, и Салимбене, касаясь ее, прибегнул к цитированию предшественников – Августина, Григория Великого и «прекрасного и полезного трактата о презрении к миру», сложенного неким стихотворцем, дабы убедить в том, что, во-первых, «мира цветение есть обольщение, душам грозящее», а во-вторых, «смертному надобно мериться к подвигу/ Богоугодному и неподвластному смерти прожорливой,/ Чтобы когда уже мирские ценности сгинут, бесследные,/ Нам удостоиться славы и радости неистлевающей» [2792] . Вместе с наличным миром утрачивала подлинную ценность и самостоятельное значение земная жизнь человека. Вся «Хроника», в сущности, имела в виду, прежде всего, показать и подчеркнуть убогость и ничтожество этой жизни, однако Салимбене, кроме того, не удержался, чтобы особо не остановиться и не привести на сей счет мнение Августина («О, жизнь! Скольких ты обманула, скольких соблазнила, скольких ослепила!») и пространное сочинение поэта-ваганта Примаса Орлеанского («Горе мне, о жизнь земная!») [2793] .

2792

Ibid Р. 551–553 (С. 413, 414).

2793

Ibid. Р. 872–878 (С. 652–657).

Одним из аспектов неприятия и отвержения этого мира было настороженное, подозрительное отношение к женщине, в которой средневековое сознание усматривало один из наиболее сильных и опасных мирских соблазнов, греховную приманку, влекущую на путь порока и погибели. Такое отношение к женщине не было чуждо Салимбене, собравшему в рассуждениях, направленных против так называемых «апостольских братьев», свод библейских цитат с явно выраженным «антифеминистским» содержанием [2794] .

Впрочем, может показаться, что Салимбене делал исключение по крайней мере для одной женщины – своей матери, о которой отзывался с большим почтением, характеризуя ее как женщину благочестивую, набожную, творившую дела милосердия [2795] . Однако в рассказе о страшном землетрясении, приключившемся в его раннем детстве (1222 г.), он счел нужным заметить, что мать в минуту опасности поступила недолжным образом: она схватила и вынесла на руках двух его старших сестренок, тогда как ей следовало бы прежде всего позаботиться о нем, лежавшем в колыбели младенце [2796] . И вызванное этим эпизодом чувство обиды сохранялось в нем вплоть до старости, когда он сел за сочинение «Хроники». Объяснение такой «литературной выходке» Салимбене против собственной матери можно было бы подыскать в будто бы свойственном ему эгоизме, о котором уже шла речь в историографии [2797] . Гораздо правильнее, однако, увидеть в подобном чувстве проявление характерного для человека средневековья убеждения в том, что мальчик и девочка – существа неравноценные, что жизнь первого как продолжателя рода и кормильца гораздо важнее, и в силу этого именно его, мальчика, нужно беречь и лелеять в первую очередь. Руководствуясь именно такого рода убеждением, Салимбене в описанном эпизоде и осуждал свою мать [2798] , о которой в других случаях говорил с симпатией.

2794

Ibid. Р. 390 (Р. 293).

2795

Ibid. Р. 77 (С. 63).

2796

Ibid. Р. 48 (С. 42).

2797

Gurevic A. J. La nascita dell’individuo nel’Europa medievale. Roma-Bari, 1996. P. 232.

2798

«И от того-то я ее не так сильно любил, потому что она должна была заботиться более обо мне, мужчине [курсив мой. – O. К.], чем о дочерях (Cronica. Р. 48; С. 42).

Выходец из кругов городской знати, Салимбене, даже став монахом-францисканцем, держался привитых ему с детства рыцарско-куртуазных идеалов. Как подчеркивает П. М. Бицилли, Салимбене аристократ особого рода, он – республиканец, дурно относившийся к тирании, всегда державший сторону городской знати [2799] . Стоит сказать, что именно Салимбене, пожалуй, первому из историографов, принадлежит наблюдение о различиях между феодальным классом Франции и Италии. Будучи во Франции, он заметил, что там «рыцари и благородные дамы обитают в своих усадьбах и имениях», в городах же живут только горожане (burgenses), тогда как в Италии «рыцари и власть имущие, и знать обитают в городах» [2800] .

2799

Бицилли П. М. Салимбене. С. 191, 192. Близкая характеристика социальных идеалов Салимбене дана в работе Виоланте: Violante С. Op. cit. Р. 122.

2800

Cronica. Р. 318, 420 (С. 241, 316). По поводу изгнания нескольких знатных семей из Болоньи Салимбене записал: «...из-за ярости разгневанного народа болонские рыцари боятся жить в городе и по обычаю французов [курсив мой. – O. К.] живут в своих сельских имениях» (Ibid. Р. 938; С. 702).

Салимбене придавал великое значение происхождению человека. Ему чужда мысль о том, что благородство определяется нравственными достоинствами, свойствами души. Разделяя «предрассудки» своего класса, он доверял породе, был убежден, что благороден лишь тот, кто происходит от благородных родителей, ибо вместе с их социальным статусом он должен наследовать и высокие сословные качества благовоспитанности и великодушия (curialitas, liberalitas), которые Салимбене часто противопоставлял грубости и алчности (rusticitas,avaritia) [2801] . Соответственно, к простонародью – будь то горожане или крестьяне – он относился с презрением. Его социальное кредо выражают слова: «Пополаны и мужланы суть те, которые приводят мир в беспорядок, а рыцари и нобили сохраняют его» [2802] . Каждый обязан соблюдать свое место в социальной иерархии, ибо предназначен служить определенной цели. Поэтому никто из низов не должен претендовать на изменение своего положения. «Хуже нет ничего, – любил повторять Салимбене «чьи-то» стихи, по-видимому, ставшие уже расхожим общим местом, – чем подлый, поднявшийся к власти» [2803] . Процитировав поэта-публициста Патеккьо, писавшего на народном языке и в своем сочинении «Досады» (Taedia) изобразившего нарушение установленного порядка различными посягательствами «подлого» люда на то, что ему не подобает («[Отвратительно] и когда из грязи выходят в князи»), Салимбене пояснил: «Поэт хочет сказать, что отвратительно, когда то, что должно быть внизу, лезет наверх» [2804] .

2801

Эта тема более обстоятельно исследована в работе Виоланте (Violante С. Op. cit. Р. 110–132).

2802

«populaeres et rustici sunt per quos destruitur mundus et per milites et nobiles conservatur» (Cronica. P. 938; C. 702). «Rustici» – в качестве социальной категории обычно применялось к крестьянам, «populares» – к городскому населению незнатного происхождения.

2803

Ibid. Р. 93, 150, 942 (С. 74, 117, 705). На самом деле Салимбене приводит стихи Клавдиана (На Евтропия. I. 181), языческого поэта рубежа IV–V вв.

2804

Ibid. Р. 938 (С. 702). См. подробнее о социальных взглядах Салимбене: Бицилли П. М. Салимбене. С. 191–197.

Это предвзятое, недоброжелательное отношение к неблагородным сословиям и их представителям постоянно дает о себе знать в «Хронике». Причастность к францисканскому ордену, известному демократичностью своего состава, не мешала Салимбене осуждать орденские порядки, не считавшиеся со знатностью рода. В связи с братом Илией, добившемся поста генерального министра францисканцев (1232–1239), которого Салимбене презирал за темное происхождение, в «Хронике» написано: «Заметь, что в ином монашеском ордене всегда будут люди, бывшие в миру знатными, богатыми, могущественными... Тем не менее во главе таких людей ставится прелат, рода недостаточно знатного...». И это, по Салимбене, не может не привести к бедственным последствиям [2805] . Сходным образом, объясняя злонравие настоятельницы луккского монастыря св. Клары, обвинившей монахов-миноритов в попытках любодействовать с ее клариссами, Салимбене ссылался на то, что «была она дочерью какой-то генуэзской булочницы и правление ее было отвратительным, жестоким и вместе с тем бесчестным» [2806] . В собрате по ордену Богавентуре из Изео Салимбене задевала «заносчивость, словно у какого-то барона», на которую тот, по убеждению хрониста, не имел права: ведь, «как поговаривали, матерью его была мелкая лавочница» [2807] .

2805

Cronica. Р. 172 (С. 133). Подробнее об Илии см.: Бицилли П. М. Салимбене. С. 211–226.

2806

«erat enim fllia cuiusdam fornarie Ianuensis» (Cronica. P. 95, 96; C. 76).

2807

«Verumtamen ultra modum baronicabat, cum filius fuerit cuiusdam tabernarie, ut dicebatur» (Ibid. P. 805; C. 602).

Существенным моментом, во многом определявшим отношение Салимбене ко всему, что он описывал, являлась его принадлежность к францисканскому ордену, интересы которого он воспринимал почти как свои собственные. Довольно часто в зависимости от того, как складывалась жизнь францисканцев в том или ином владении, городе, диоцезе, как их принимали, какие привилегии и милости им оказывали, Салимбене изображал, выставляя в выгодном или невыгодном свете, конкретных феодальных синьоров, прелатов и церковные конгрегации, городские коммуны и корпорации, а также отдельных персонажей, привлекавших его внимание [2808] . Благожелательная характеристика короля Иерусалимского Иоанна (ум. в 1237 г.), данная ему в «Хронике», во многом объясняется тем, что незадолго до своей смерти «он стал братом-миноритом». Недоумение читателя может вызвать отзыв о епископе Пармском Обиццо, который, по словам Салимбене, «был большим плутом, большим мотом, щедрым, милостивым и обходительным», «продал задешево много земель и владений епископских и передал каким-то проходимцам», «церковные приходы давал тем, кто ему угождал» – и при всем этом, оказывается, «совершил один [оказывается, всего один! – O. К.] непорядочный поступок: когда он был епископом в Триполи, он оставил свое епископство» и с помощью высоких покровителей «отнял епископство Пармское у магистра Иоанна да донна Рифида», своего учителя. Не продиктовано ли такое снисходительное отношение хрониста к Обиццо тем обстоятельством,

что епископ Пармский «любил монахов и в особенности братьев-миноритов»? И наоборот, тех, кто чем-то ущемлял миноритов, Салимбене не щадил. Даже если это были папы. Гонорий IV назван «человеком никчемным, подагриком, ... жадным и негодным», он «замышлял и строил планы подвергнуть величайшему поношению и насилию такие славные ордена, как орден братьев-миноритов и орден братьев-проповедников»; но «Бог прибрал его [1287 г.], и смерть помешала ему осуществить» задуманное; Салимбене нисколько не сомневается, что одна из причин смерти понтифика (коей «явил Бог Свою волю») – его намерение «ополчиться на орден братьев-миноритов и орден братьев-проповедников и лишить их права проповедовать и исповедовать» [2809] . Та же участь, по убеждению Салимбене, постигла Иннокентия IV (ум. в 1254 г.), который «был поражен Богом за то, что восстал против братьев-миноритов и проповедников» [2810] . С позиций монаха-францисканца, радеющего об интересах своего ордена, Салимбене судил и свой родной город Парму, попрекая его жителей недостаточным уважением к миноритам: «Я, брат Салимбене из Пармы, 48 лет пробыл в ордене братьев-миноритов, но никогда не хотел жить вместе с пармцами из-за их непочтительности к рабам Господним, и это на самом деле так. Они не стремятся им услужить, хотя отлично могли бы и сумели бы это делать, было бы только желание, ибо гистрионам, жонглерам и мимам они подают щедро, да и тем, кого называют "рыцарями двора", когда-то много от них перепадало, как я видел своими глазами. Конечно, если бы такой большой город, каким Парма является в Ломбардии, был во Франции, то там подобающим и достойным образом жила бы и существовала сотня братьев-миноритов, имея в изобилии все необходимое» [2811] .

2808

Cronica. P. 87 (C. 70).

2809

Ibid. P. 901, 916 (C. 673, 674, 685, 686).

2810

«... papa Innocentius quartus a Deo fuit percussus, pro eo quod contra fraters Minores et Predicatores insurrexit» (Ibid. P. 607, 608; С. 454, 455).

2811

Ibid. P. 867 (С. 648).

Привязанность к своему ордену была у Салимбене так велика, что подавила в нем чувство любви к родному городу, – столь характерный для большинства средневековых хронистов локальный патриотизм. Вместе с тем, возможно, благодаря именно этому у Салимбене, как чуть позже у Данте, а затем и у Петрарки, появляются первые проблески национального сознания. По справедливому замечанию П. М. Бицилли, «францисканскому монаху легче было отрешиться от узости городского кругозора, чем нотарию или судье, проведшему весь свой век на службе общины, ушедшему с головой в ее дела и интересы» [2812] . Более того, францисканство давало Салимбене удобную возможность для проявления патриотического чувства, поскольку воспринималось из-за преобладания в нем с самого начала итальянского элемента как дело сугубо национальное, к руководству которым нельзя допускать иноземцев: «Магистры у братьев-проповедников чаще были из заальпийских краев (ultramontani), чем из наших (cismontani). Есть для этого убедительная причина, ибо из заальпийских краев был первый из них, а именно блаженный Доминик, родом из Испании. У нас же [то есть миноритов. – O. К.] больше было из Италии, чем из других стран. И это по трем причинам: во-первых, сам блаженный Франциск был родом из Италии; во-вторых, [в ордене] преобладают голоса уроженцев Италии; в-третьих, они лучше умеют управлять [орденом]. Итальянцы боятся, что если французы придут к власти в ордене, то наступит послабление строгости устава» [2813] .

2812

Бицилли П. М. Салимбене. С. 76.

2813

Cronica. Р. 841 (С. 629).

Столкновение с иноземцами – и здесь опять сошлемся на П. М. Бицилли – было одной из причин пробуждения национального чувства [2814] . С позиций итальянского патриота подавал Салимбене под 1287 г. известие о поражении французов от испанцев в морском сражении неподалеку от Неаполя [2815] . С этих же позиций он сокрушался о судьбе «несчастной Италии», над которой после вторжений вандалов, гуннов, готов, лангобардов нависла угроза нового, татарского нашествия, о чем, по его мнению, свидетельствует послание повелителя татар к папе, доставленное францисканцем Иоанном да Плано Карпини [2816] .

2814

Бицилли П. М. Салимбене. С. 83.

2815

Cronica. Р. 949, 950 (С. 710, 711).

2816

Салимбене привел в «Хронике» текст послания по-латыни. См.: Ibid. Р. 298–301 (С. 226–228).

В борьбе разных сил внутри страны Салимбене умел возвыситься до понимания общеитальянских интересов и, руководствуясь уже ими, осудить и оплакать междоусобную войну своих соотечественников [2817] . «Ибо кто без печали и великого плача может рассказывать и даже думать, – сообщал он под 1284 г. о кровопролитном столкновении Генуи и Пизы, – о том, как эти два прославленных города, из которых к нам, итальянцам [курсив мой. – O. К.], приходило столько всяческих благ, разрушили друг друга единственно из честолюбия, тщеславия и суетного искания славы, в которой они хотели превзойти друг друга, как будто моря не хватает всем плавающим по нему» [2818] . В числе прочих преступлений он обвинял императора Фридриха II и в том, что Италия «разделилась на партии и страдает от несчастий, которые терзают ее и сегодня, и нет им конца, ни края из-за людской порочности и козней диавола» [2819] . Хотя в борьбе Империи и Церкви Салимбене в качестве убежденного поборника папского верховенства [2820] держал сторону Церкви, тем не менее им не осталась незамеченной политика пап, направленная на увеличение их светских владений в Италии. «Римская церковь получила ее [область Романью. – O. К.] в дар от господина Рудольфа, который еще во времена господина нашего папы Григория X был избран императором. Ибо римские понтифики всегда стараются что-нибудь выманить у государства, когда императоры венчаются на царство» [2821] . Правда, Салимбене из этих наблюдений не сделал выводов, подобных тем, которые позже будут сделаны Макиавелли, усмотревшим в своекорыстной политике папства в Италии главную причину невозможности государственного объединения страны [2822] .

2817

На эту тему см. также: Голенищев-Кутузов И. Н. Указ. соч. С. 226.

2818

Cronica. Р. 779 (С. 582).

2819

Ibid. Р. 859 (С. 642, 643). См. в другом месте: «Он [Фридрих II. – O. К.] посеял в городах Италии семена раздора и разделения, которые произрастают по сей день» (Ibid. Р. 43; С. 39).

2820

«Manifestum est quod res publica debet subesse Romano pontifici...», – заявлял он в «Хронике» (Ibid. P. 638; С. 478).

2821

Ibid. P. 745 (С. 557).

2822

Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. I. XII // Избранные сочинения. М., 1982. С. 409, 410.

И это понятно, ибо для подобных выводов национальное сознание должно было пройти долгий и сложный путь развития, у Салимбене же оно еще не вполне выработалось, о чем свидетельствует сбивчивость в употреблении даже таких слов, как «Италия» и «итальянцы», которые могли обозначать не только целое (то есть всю страну и всех ее жителей), но и его часть. Пример второго значения можно встретить в записи под 1283 г., когда «Хроника» отмечала «великий падеж коров по всей Ломбардии, Романье и Италии» [2823] . Об Италии как целом Салимбене говорил, противопоставляя свою страну другим странам [2824] ; когда же он вел речь о внутриитальянских делах, то местнические привычки сознания брали верх, и на первый план в его повествовании выходили Ломбардия, Романья, Эмилия, Тоскана и т. д., и само имя Италия приобретало сходное с этими названиями содержание [2825] .

2823

Cronica. P. 754 (С. 563). В другом месте (Cronica. Р. 950; С. 710) Салимбене делит население полуострова на обитателей королевства, то есть население юга страны, тосканцев и ломбардцев («regnicolae, Tusci et Lombardi»), вовсе избегая названия «Италия».

2824

Ibid. Р. 26 (С. 26). Соответственно осознание ее обитателей как просто итальянцев, то есть как одного народа, приходило за ее рубежами, на чужбине, обусловливая особое отношение к соотечественникам. Повествуя о своем сводном, незаконнорожденном брате Джованни, обосновавшемся в Тулузе, Салимбене замечал: «Он был таким обходительным и щедрым, что охотно помогал всем итальянцам [курсив наш. – O. К.]. В самом деле, он приводил их к себе домой и очень хорошо принимал, особенно бедных, знакомых и паломников» (Ibid. Р. 75; С. 62).

2825

Этот вопрос убедительно разобран в работе: Бицилли П. М. Салимбене. С. 78–83.