Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга четвертая. Урарту

Корбут Андрей Евгеньевич

— Саси, — хмуро сказал Ашшур, внимательно всматриваясь в лицо сообщника.

— И что? По-твоему, я должен задрожать от страха после того, как ты произнес это имя? — усмехнулся тот.

— Значит, ты ничего не слышал о нем?

— Мой добрый Ашшур, хватит ходить вокруг да около. Что случилось с нашим общим другом? Он умер? Схвачен? Во всем признался?

— Схвачен, и, думаю, сейчас его допрашивает Арад-бел-ит.

Они вынуждены были замолчать: навстречу им по галерее дворца семенил Мардук-нацир. За последний год он сильно сдал, и царь уже

подумывал о том, чтобы отправить его на покой. Обычно словоохотливый, министр двора в этот раз на почтительное приветствие Ашшур-дур-пании и Бальтазара лишь неловко кивнул в ответ и, не задерживаясь, прошел мимо.

— Куда это он так торопится?

Во всем, совершенно во всем Ашшур-дур-пании сейчас виделись признаки надвигающейся беды.

— Прекрати трястись! — призвал его к хладнокровию Бальтазар.

— Ты так спокоен! — возмутился кравчий. — А что, если люди Арад-бел-ита уже выжидают момент, чтобы нас арестовать!

— Не думаю. Два дня назад в столице под видом торговцев коврами появились постельничий Зерибни и Мар-Зайя. Скорей всего, они и привезли Саси. Чтобы выбить признание из него, нужно время, и двух дней здесь явно недостаточно.

— О, великие боги! Так почему я узнаю об этом только сейчас?!

— О чем было докладывать? Мар-Зайя в тот же день появился во дворце, об остальном я догадался только сейчас.

— Саси должен умереть, пока ему не развязали язык.

Бальтазар не ответил, пристально посмотрел на Ашшур-дур-панию. И процедил:

— Скажи, чем он не угодил Арад-бел-иту? Меня и весной этот вопрос мучал, и сейчас покоя не дает. Что заставило принца спустить всех собак на нашего блистательного раббилума?

Ашшур-дур-пания и хотел бы уйти от ответа, но уже понял, что по-другому уговорить сообщника не удастся; оглянувшись по сторонам, опасаясь, чтобы его слова не услышали, сказал одними губами:

— Саси помог нам избавиться от наследника Арад-бел-ита.

— Так это правда?! — даже немного удивился Бальтазар. — А я-то, дурак, всегда был уверен, что принц помутился рассудком… Я попытаюсь сделать все, что в моих силах. Но давай подумаем, нет ли еще какого-то способа избежать обвинений.

***

Отношения между Закуту и Син-аххе-рибом переживали не лучшие времена.

Виделись супруги совсем редко. Раз или два в неделю в Ниневию наведывались послы из далеких и ближних стран, и тогда царь непременно посылал за царицей, желая показать гостям, что Ассирия живет в процветании и благоденствии, а в его семье царят мир и покой. При иноземцах Син-аххе-риб был приветлив с Закуту, не отпускал ее руку, но по окончании приема становился чужим. Иногда царь мог часами говорить о государственных делах с Таб-цили-Мардуком или слушать мудрые советы Набу-аххе-риба, который в отсутствие Адад-шум-уцура присматривал за здоровьем владыки. И все это время — и час, и два — царица находилась рядом, словно ненужная вещь. Син-аххе-риб, даже не взглянув в ее сторону, уходил, обычно опершись на руку Шумуна, насмехался над чужестранцами, их нарядами,

трусливыми речами или непомерной важностью, когда им следовало бы помнить, перед кем они стоят и к кому пришли на поклон.

Впрочем, во всем остальном ее статус не пошатнулся. И двор, и жречество, и наместники по-прежнему видели в ней великую царицу, влияющую на судьбы этого мира.

Сегодня она принимала у себя купцов из Палестины. Подарки из их рук брала служанка. Колье, ожерелья и перстни покоились на мягких подушечках из черной как ночь ткани. Мельком взглянув на украшения, царица улыбалась, благодарила евреев за заботу, спокойно слушала лесть, не торопила. Когда же купцы перешли к просьбам, поманила того, что стоял впереди всех, благосклонно показала на скамеечку у своих ног.

Толстый пучеглазый горбоносый старик поспешно сел, шумно вздохнул, томно заговорил:

— Нам ведь совсем немного надо — чтобы Эгиби перестал требовать с нас непомерные проценты, или позволить нам посадить в Ниневии, Калху, Ашшуре, Арбеллах и Аррапхе своих тамкаров, с которыми мы могли бы вести дела ради всеобщего блага.

— И кто или что мешает это сделать сегодня, без моей поддержки?

— Наместники, — с этими словами проситель, нарушая все правила, стал осторожно доставать из-за пояса еще один подарок, который он хотел вручить царице лично. Стражники попытались ему воспрепятствовать, но Закуту остановила их взмахом руки.

Старый еврей, держа на своей потной ладони деревянный ящичек, бережно открыл его. Внутри лежало колье с массивным камнем чистого зеленого цвета.

— Моя царица! Чтобы найти для тебя этот заргун^23, мне пришлось обойти полмира. Второго такого нет ни в Палестине, ни в Египте, ни в Ассирии. Это символ истиной власти, мудрости и силы.

Закуту, взглянув на колье, не смогла отвести от него глаз. Старый хитрец знал, как и чем, а главное — когда нанести главный удар.

— Я поговорю с Эгиби.

Она взяла подарок и хотела еще налюбоваться им сполна, но служанка, наклонившись к ее уху, доложила о просьбе кравчего принять его.

— Передай, что я слишком занята, чтобы уделить ему время, — раздраженно ответила Закуту.

— Он просил сказать, что дело касается горной форели, — опасливо добавила служанка.

Закуту побледнела, сверкнула глазами, заставив бедную девушку задрожать от страха, и неожиданно поддалась, что с ней бывало крайне редко:

— Зови его немедленно.

Купцам было приказано удалиться. Страже — охранять снаружи. Закуту не доверяла никому. Даже служанке, которая привела Ашшур-дур-панию:

— Сходи к Набу-аххе-рибу и передай, что я буду ждать его в своем саду, как только начнет темнеть.

Оставшись с кравчим наедине, Закуту спросила:

— Ты, наверное, совсем из ума выжил — передавать подобные слова через служанку?

— Не гневайся, моя госпожа. Иначе ты бы не приняла меня, а дело срочное. Саси схвачен, и, возможно, его уже допрашивает Арад-бел-ит.