Хроники Кайдарии. Дурная кровь
Шрифт:
– На Тау-плац, – скомандовал фон Вул, устраиваясь напротив. – Отвезем господина Шварцберга домой. Ему нездоровится.
Лимузин вырулил на подъездную дорожку и начал петлять по длинному серпантину, спускаясь к шоссе. Ряды серых каменных небоскребов вставали впереди, подобно строю титанических надгробий на кладбище гигантов. Итоги вечера оказались безрадостны: триумф, коего я почти достиг, в конце концов вылился в самую неловкую сцену позора, какую я только мог себе вообразить. Еще одна печальная запись в книгу горьких уроков! Что ж, судьба играет с нами в кости, и на сей раз мне выпали «глаза змеи». С этой печальной мыслью я погрузился в нездоровый горячечный полусон.
Глава 2. Ecce homo
Проснувшись, я распахнул глаза и обнаружил себя лежащим на постели в своей уютной мансарде
В памяти моей, как призрачные отражения на дне колодца, колыхались смутные воспоминания о том, как шофер фон Вула под охи и ахи квартирной хозяйки втащил меня по лестнице на верхний этаж, как меня раздели и уложили в постель, и как старая добрая госпожа Шойхцер сделала мне холодный компресс. Не без удивления вспомнил я также – хоть и с большим трудом – как, воспользовавшись моим беспомощным положением, ее тонкие старческие руки трогали меня там, где этого не допускали никакие правила приличия. Бррр! А я-то считал ее буквально своей второй матерью! Впрочем, оставался еще небольшой шанс, что это тошнотворное видение являлось лишь частью какого-то горячечного ночного кошмара.
Усевшись на кровати, я свесил ноги и прислушался к своим ощущениям. Дурнота и слабость отступили, но состояние мое никак нельзя было назвать нормальным. Все чувства словно бы слегка притупились, пульс (тут я положил два пальца на сонную артерию) по-прежнему оставался учащенным. Поднявшись на ноги, я прошелся по комнате. Тело казалось удивительно грузным и неповоротливым – но самое ужасное открылось мне в зеркале. Увидев свое отражение, я вынужден был в ужасе отпрянуть. Ну и физиономия! Встреть я подобного типа в подворотне, непременно принял бы его за человека! О, эти розовые щеки – ни следа былой вампирской бледности! Губы словно припухли и тоже порозовели, кончики ушей потеряли свою изысканную остроту и закруглились! Оскалившись, я попытался выпустить клыки, но не преуспел. Я тужился снова и снова, напрягал все силы, однако клыки при этом не удлинились ни на полдюйма. Ужас опутал меня, как липкий холодный кокон. К счастью, выступившие слезы стремительно затуманили взор, и отвратительная человеческая рожа в зеркале растворилась, утонула в туманной пелене. Какое-то время я не мог двинуться с места, мысли путались, перескакивая друг через друга в хаотической чехарде безумия. Что со мной творилось? Какая невообразимая болезнь могла превратить породистого чистокровного вампира в… человека?!
Слегка придя в себя, я тут же заторопился на кухню, вынул из холодильника пакет с кровью, и, разорвав его, перелил содержимое в стакан. Руки мои дрожали, так что большая часть крови пролилась на столешницу, растекшись по ней уродливой алой кляксой. Никакого аппетита ее вид у меня не вызывал. Сделав глоток, я тут же с отвращением сплюнул. Кровь, эта благословенная пища богов, превратилась для меня в тошнотворный солоноватый раствор, проглотить который было выше всяких сил. Какие еще требовались доказательства? Болезнь – или неведомый яд, или проклятие небес, или ярость неких мистических сущностей – действительно превратила меня в человеческое существо, как бы невероятно это ни звучало!
Воображение, не к месту разыгравшись, представило целую череду безрадостных последствий моего ужасного превращения. С карьерой было навеки покончено – да что там карьера, покончено было с самой жизнью! Человек в вампирском социуме бесправен и слаб. Человек – это всего лишь корм, ходячий рассадник болезней и пороков. Остаток дней своих мне предстояло провести в трущобах какого-нибудь смердящего, кишащего тараканами гетто, в нищете и страданиях. Картины, встававшие перед мысленным взором, были одна ужасней
Отчаяние, как это часто бывает, сменилось во мне жаждой бурной деятельности. Было девять утра. В Инженериуме работа кипела круглые сутки напролет, но меня там никто не ждал до шести вечера. Первым делом стоило встретиться с Тельмой и все ей рассказать. Она, безусловно, с пониманием отнесется к моей беде – в конце концов, я ее будущий жених. В Кроненбурге у меня не было никого ближе нее. Итак, решено. Но не мог же я в таком виде просто взять и заявиться в поместье Моррасов! Да и вообще, человек, свободно разгуливающий по центру города без специального пропуска, нарушал как минимум с десяток законов, которые еще вчера виделись мне вполне справедливыми, но сегодня вдруг показались жестокими и абсурдными. Допустим, я назначу ей встречу в нашем любимом месте, но как туда добраться?
Я ринулся в гардеробную и принялся разбрасывать во все стороны предметы туалета, выискивая хоть что-нибудь, пригодное для маскировки. Затем с охапкой тряпья подскочил к зеркалу и занялся примеркой. Широкополая шляпа, хоть и бросала тень на лицо, но никак не могла скрыть округлившиеся уши. Пробковый шлем, какие носили наши бойцы на Африканском фронте, вроде бы неплохо маскировал уши, но совершенно не скрывал безнадежно человеческие черты лица. Да и вообще, посреди холодного бессолнечного Кроненбурга он бы только привлекал излишнее внимание к моей персоне. Тяжко вздохнув, я отбросил шлем в сторону, и он глухо бухнулся об пол, как пустой кокосовый орех. Был у меня еще один шлем – кожаный, мотоциклетный. Без особой надежды я напялил его на голову. Что ж, уши он скрывал целиком, да к тому же за очками не видно было глаз и доброй половины лица. Я задумался. Можно было добавить к туалету пилотскую кожаную куртку и сойти за вольного мотоциклиста. Проблема возникала только одна – я так и не удосужился обзавестись мотоциклом. Без него в этаком наряде я буду выглядеть довольно глупо, но, по крайней мере, не слишком подозрительно. Осознав, что иных вариантов все равно не остается, я снова вздохнул, стащил шлем с головы и направился к телефону.
Покрутив неверными пальцами телефонный диск, я сипло назвал оператору номер и принялся ждать, барабаня пальцами по столешнице. Трубку сняла служанка. Я попросил к аппарату Тельму, изо всех сил стараясь изгнать дрожание из голоса. Когда Тельма ответила, голос ее звучал так, будто ее оторвали от невероятно важного занятия – хотя день уже начался и вампирам, с их преимущественно ночным образом жизни, полагалось отходить ко сну. Впрочем, особой теплоты в ее голосе не было никогда. Но я прекрасно знал, что за этой стеной словесного льда, за этими торосами кажущегося безразличия теплится огонек истинной чувственности. И чем незаметнее он был, тем дороже мне казался.
– Нам нужно встретиться, – заявил я после подобающего обмена любезностями. – Это очень срочно.
– Насколько срочно? Ты знаешь, который час? И вообще, у меня дела.
У нее всегда дела. Тельма – занятая современная вампирша.
– Ну, скажем так, это вопрос жизни и смерти.
– Гм, буквально?
– Буквальней некуда. Не телефонный разговор.
На том конце провода воцарилось молчание. Естественно, приличной девушке следовало выдержать паузу, прежде чем принимать приглашение, особенно настолько обтекаемое и таинственное.