Хроники Обетованного. Клинки и крылья
Шрифт:
Малиновый олень с золотыми рогами. Дорвиг вспомнил, что на лорде Толмэ в бою был малиновый плащ - мелькал то тут, то там глупо-радостным пятном, вился за ним изящными складками... Значит, это цвет его рода. Дорелийцы и ти'аргцы придают гербам до нелепости громадное значение.
И замок лорда Толмэ стоит почти пустой, пока сам он прозябает в Заповедном лесу с кучкой выживших... Странно получается. Вряд ли дорелийцы были так уверены в победе, переправляясь через реку и маршем идя по равнине Ра'илг навстречу незваным гостям.
Дорвиг вздохнул. Его так и подмывало отдать приказ, которого жаждет войско. Но не нужно забывать,
Остановить войну, а не продолжать. Непривычная роль. Но боги рассудили по-своему: отобрав у него одно зрение, подарили другое. Боги ведь ничего не делают просто так.
– Двигаемся дальше, - распорядился Дорвиг.
– Замок не трогать, но дозор удвоить, проверить охрану обоза, всем быть начеку. Любого вооружённого дорелийца убить. Первыми - никаких атак.
Ему нужно было поберечь силы для встречи с Хелт.
ГЛАВА IX
Лэф лиенн. Селение боуги под Холмом
Тааль почему-то не хотелось спать в домике боуги, но остаться на ночь в лесу она бы точно ни за что не решилась. Дана увела её с поляны под множеством подозрительных взглядов, мерцающих в темноте; кажется, здесь не очень-то жалуют чужаков. Прощаясь с Фиенни и объясняясь с остроухим народцем на поляне, Тааль так переволновалась, что мечтала уснуть сразу же, как только предоставится возможность.
Однако выяснилось, что женщина-боуги, похожая на стройного мальчика, не намерена откладывать разговор до утра.
Внутри было уютно и очень славно; Тааль радостно отметила про себя, что новая обстановка после дней в Молчаливом Городе уже не так сбивает её с толку. Впрочем, радость сразу сменилась тревогой. Сколько ещё ей предстоит исказить в себе, чтобы совпасть с новой ролью и помешать тауриллиан? От чего ещё из ценностей и представлений майтэ она должна отказаться?..
Домик Даны, одной из стен приросший к дубу и совсем крошечный снаружи, оказался просторным. Входя, Тааль пригнулась, чтобы не стукнуться затылком о притолоку, но потом с удивлением обнаружила, что может полностью выпрямиться. Снова магия?..
В очаге трещал огонь - не такой, как в доме Фиенни, а почему-то зелёный. На полках над ним блестели отчищенные горшочки и плошки. Платяной сундучок стоял между двух кроваток - маленьких, будто бы детских; ковёр на полу, кажется, был каким-то немыслимым образом сплетён из сухих листьев. Узкая приставная лестница вела на второй этаж или, может быть, на чердак; её перила зеленели от вьющихся побегов. Огромная кувшинка в углу, кажется, заменяла стол: по крайней мере, на её лепестках лежали свитки и вощёные таблички, испещрённые знаками. Тааль уже от входа узнала письменность кентавров. От сияния двух светлячков, беззвучно скользивших под потолком, кувшинка казалась такой белой, что начинали слезиться глаза.
– Проходи, не бойся, - сказала Дана, прикрывая за собой дверь. Она вроде бы осталась спокойной и весёлой, но уши под ёжиком воинственно встопорщились.
– Здесь ни один возвращенник тебя не достанет.
– Они не обидятся?
– спросила Тааль, осторожно выглядывая за окошко, на залитую лунным светом
– Нет, - махнула рукой Дана.
– Посмотри сама, если хочешь. Они уже и думать о нас забыли.
Действительно, пиршество продолжалось: Большой Ли, потирая руки, пододвинул к себе блюдо орехов, Черепашка задумчиво выкладывала из камушков разноцветные узоры, да и красноволосый Лорри уже совсем не казался пугающим. Вскоре снова завизжала музыка, и на этот раз боуги, звонко переговариваясь, начали выстраиваться вокруг пня в хоровод - так и замелькали их зелёно-золотые костюмчики. Маленькая взъерошенная сова, вылетев из чащи, доверчиво ухнула и уселась прямо на плечо Бригхи.
– А Ваш сын?
– смущённо кашлянув, Тааль отошла от окошка.
– Вы не позовёте его?
– Зачем?
– боуги по-мальчишески повела плечом, щёлкнула пальчиками, и на одной из кроватей тут же раздвинулся полог.
– Пусть повеселится, нечасто ведь бывает такая ясная ночь... Бригхи едва исполнилось двести восемьдесят, ему рано участвовать во взрослых беседах.
– Да уж, это точно, - проворчал кто-то на кровати, и Тааль увидела боуги-мужчину с полудетским заспанным лицом. Он свернулся клубком на одеяле из утиного пуха, подтянув колени к груди; рядом лежала объёмистая книга.
– Разве обязательно было будить меня, золото моё червонное?.. Что за великаншу ты привела?
– Это не великанша, а превращённая майтэ, Тааль-Шийи, - Дана решительно потянула на себя одеяло и встряхнула его, заставив боуги подскочить.
– Та самая, которую ждут не дождутся наши бессмертные... И тебе пора бы встать, Вирапи: солнце давно зашло.
...Потом они сидели за столом-кувшинкой: по безмолвному повелению Даны её лепестки раскрылись и стали шире. Затем откинулась крышка сундучка, и из него, хлопая углами, вылетела вышитая скатерть. Следом за ней почему-то вылез крупный ёж; он явно проголодался и пофыркивал в поисках не то позднего ужина, не то раннего завтрака. Тааль только успела умилиться, а подвижная Дана уже бросила ежу кусок рассыпчатой булки, которую непонятно откуда извлекла.
– Давайте-ка садиться!
– предложила она, по-мужски угловато изгибаясь, чтобы дотянуться до плошек, наспех всунутых куда-то в глубины полки. Чтобы перекричать дудочки и барабаны, всё громче верещавшие снаружи, Дане приходилось почти кричать.
– Предстоит важный разговор.
Всё это время Вирапи, сидя на кровати, позёвывал и тёр глаза, но не забывал исподтишка наблюдать за Тааль. Она стояла, растерявшись и не зная, сумеет ли чем-то помочь: с такой скоростью и бесшумной грацией двигалась Дана, накрывая на стол-кувшинку.
– Всегда она так, - вяло вздохнул Вирапи, обращаясь к Тааль.
– Вобьёт себе что-нибудь в голову, и её уже не остановить... Лучше сядь: она только злится, когда ей мешают.
Вирапи, однако, тоже поучаствовал в приготовлениях: пальцем с длинным изогнутым ногтем (честно говоря, больше похожим на коготь) начертил в воздухе что-то вроде бутылки. Навстречу ёжику по сухо шуршащему ковру сразу метнулась миска, и кто-то невидимый щедро наполнил её молоком.
По-кошачьи подрагивая острыми ушами, Дана поставила на стол горшок с золотистым маслом. Рядом по щелчку её пальчиков очутилось блюдо, до краёв наполненное нарезанными ломтями хлеба, который теперь для Тааль стал знаком всего человеческого. Чайник тоненько засвистел, и боуги-хозяин одобрительно посмотрел в его сторону.