Хроники особого отдела
Шрифт:
– Ах ты, моя воительница!
Этот голос я не могла спутать ни с каким. А потом раздался голос Гусёны:
– Это мы! Потерпи, я принесу ножницы и срежу это дурацкое полотенце. Потерпи!
И опять голос капитана:
– Пока ты их найдёшь. Кошка! Не дёргайся. У меня нож, – он показал мне нож, и я зажмурилась. Несколько взмахов, и я увидела его. Изо всех сил я прижалась к нему. – Уже и надежду потерял, что жива, а нашёл. Нашёл тебя, кошечка! Нашёл!
Он гладил меня по голове, потом по спине, задел бок, и я вздрогнула. Конрад осторожно взял меня за плечи,
– Били? – его голос стал ледяным.
– Пару раз по голове, а потом пару раз по рёбрам.
Он дрожащими пальцами прошёлся по моей спине и сердито спросил:
– А почему ты в одном белье?
– Меня к стулу приклеили. Я вылезла из костюма, чтобы освободиться.
Его брови взлетели, и он посмотрел на меня, как на ненормальную, но его оттолкнула Гусёна и стала ощупывать меня. У меня опять заболела голова. Конрад отнял меня у Гусёны, проворчав:
– Не тряси её. У неё сильное сотрясение мозга. Кошка, сколько их было? – я опять обняла его и почувствовала, как он всем телом вздрогнул. Он подул мне в макушку. – Пожалуйста, кошечка!
– Не меньше двоих, – проговорила я ему в живот. – Говорили изменёнными голосами. Интересовались, как завести часы. Тьфу! Зеркала.
Голос Боба сообщил:
– Был бы микрофон, а изменить голос раз плюнуть. Но, кто именно говорил, трудно определить без аппаратуры.
Гусёна взяла меня за руку и стала считать пульс, потом пролепетала:
– Кай, доверься ему, он тебя лечит. Тебе явно лучше после его объятий.
Я подняла голову и взглянула в его глаза. Золотой ободок радужки почти исчез. И от этого у меня перехватило дыхание, и ослабли ноги.
Смешно сказать, но в наш век сексуальной революции я не умела кокетничать. Конечно, на студенческих вечеринках меня пытались пощупать, но с помощью зуботычин и пинков я объясняла, что не хочу секса без любви. В тот момент, когда я взглянула в его потемневшие глаза, я совершила невероятное – я потёрлась об него (очень хотелось) и услышала, то, что мне не предназначалось, потому что увидела его губы.
– Благодарная кошечка.
Я прикусила губу. Он не верит мне, что я… Господи, я полюбила его! Вот что я испытывала! Я полюбила впервые в жизни, а он… Ну, понятно, что я очень обыкновенная, но ведь и он не Аполлон, но… Прекрасней его я не встречала в жизни. Он смотрел в сторону, и я отошла.
– Пошли в номер! Гусёна, дай хоть чем-нибудь прикрыться, – я вспомнила, как он отвернулся. – Я не модель и вряд ли вызову одобрение своей наготой.
Неожиданно Конрад схватил за грудки Боба:
– Я тебя предупреждал, что её нельзя оставлять одну?!
– Что ты хватаешь? – мы вытаращили глаза, если Боб перешёл на ты, то полностью принял этого человека. – Ты знаешь, что мы бегали везде в поисках этой заразы? Она, как провалилась.
– А почему ты сюда не заглянул?
– Да потому что тренажёрный зал был закрыт, мы это посмотрели по расписанию. Нам и в голову не пришло, что она здесь.
– Конрад, он прав. Зал был закрыт, – поторопилась я спасти Боба от увечий.
– Ладно. Идите, – Конрад повернулся ко мне, – а ты останься.
Мои,
– Я знаю, что ты – экстрасенс.
– Хы! – раздался сзади голос Васи.
Конрад усмехнулся и стал отдирать мои штаны от стула.
– Что ещё скажешь? – звонко спросил Саша.
Не стала я говорить, но сделала нечто невероятное для себя самой – подошла сзади к Конраду и обняла его.
– Дай мне твою майку, и я уйду. Не волнуйся, целовать я тебя не буду, потому что ты решишь, что это благодарность.
От растерянности Конрад застыл, а я залезла на тренажёр, чтобы стать повыше, и практически одним движение содрала с него майку, натянула на себя и гордо, как модель, продефилировала мимо них. А они стояли, вытаращив глаза, и глотали воздух. В дверях я обернулась и показала Конраду язык.
По коридорам я пронеслась, как ураган. Ворвалась в номер и схватила влажные салфетки, и стала оттирать следы грязи на руках, слушая дуэт моих друзей на тему «Не ходи без нас, зараза! »
– Ша! Гусёна, приводи меня в порядок. Мы идём на чемпионат по бильярду. Там будут всяко-разно выражаться от расстройства, а я послушаю. Люди часто бессознательно употребляют привычные обороты речи. Мы найдём этих засранцев, что меня пинали. Я покажу ему благодарность!
Они неожиданно улыбнулись, но промолчали, что удивило меня. Гусёна исследовала моё состояние и качала головой.
– Удивительно. На рёбрах синяк будет – жуть, а на лице ни царапины, хотя по виску саданули тебя крепко, да и щека чуть припухла, – она открыла окно, собрала снег с подоконника и сунула мне в руки. – Подержи-ка снег у лица, через пары минут опухоль сойдёт. Вот что, думаю, ты наденешь джинсы, мою тунику, и я тебя причешу.
Полчаса злобных пререканий, и я с недоумением рассматривала себя в зеркало. Неужели жемчужно-серая туника, расшитая атласными букетиками роз по подолу и вороту, может так изменить лицо.
Гусёна вздохнула.
– Надо мне в парикмахеры податься. Деньги бы зашибала невероятные.
Она повертелась передо мной. Черные джинсы, малиновый джемпер, делал её невероятно привлекательной.
– Гусёна, любовь тебе к лицу. Ты просто цветёшь, – я повернулась к Бобу, – а ты, дружище, пока мы громим этих лохов в бильярд, должен узнать, как синхронизовать зеркала. Похитители уверены, что это надо сделать.
– Ну… – начал Боб.
Дверь распахнулась, и в номер ввалился Конрад, он только бровью повёл, как мои друзья метнулись в коридор. Он осмотрел меня с ног до головы и протянул руку:
– Майку отдай.
– Да пожалуйста! – и я кинула ему его одёжку.
Он скинул джемпер. Медленно, чтобы я видела, натянул майку и шагнул ко мне.
– Это ради кого ты принарядилась?
– А пошёл ты!
А потом я мало что помнила, только его горячие губы, целующие мои губы, шею и грудь. Туника как-то была сдёрнута. Его руки как-то невероятно гладили моё тело, от чего у меня внутри всё зудело. Я изнемогала от поцелуев и пожара, который разгорался во мне.