Хроники последнего лета

Манаков Кирилл Янович

Сам же Виктор Сергеевич, если и вспоминал об умнице-красавице Анечке, то исключительно как о неприятной помехе. Нет, его отношение к жизни и собственное понимание слова «честь» полностью исключали формулу «с глаз долой — из сердца вон». Он, безусловно, позаботится о перспективной девушке, замолвит словечко, а, возможно, и пристроит в хорошие руки. Но все это — потом. Сейчас все мысли занимала Наташа.

Воображение рисовало образ женщины безупречно-прекрасной, можно сказать, совершенной. Она казалась высшим существом, к которому не то, что

прикоснуться — посмотреть боязно. Загорский уже корил себя за то, что осмелился свободно с ней разговаривать.

В кабинет змеей проскользнул Добрый-Пролёткин. Он обладал феноменальным умением проходить мимо любой охраны. Говорят, его замечали даже в новом бункере Президента, куда допуск закрыт всем без исключения.

Добрый-Пролёткин на удивление спокойно воспринял отсутствующе-мечтательный взгляд своего непосредственного начальника.

— Виктор Сергеевич, а я с идейкой!

Загорский, услышав чарующий голос советника, сделал усилие и посмотрел на него вполне осмысленно, попутно обнаружив, что перед ним лежит пачка бумаги, изрисованная женскими профилями. Он отбросил ручку и спросил с раздражением:

— С какой идейкой?

— Я могу быть откровенным?

— Вы вообще о чем?

— Значит, могу. Я заметил, что вы обратили внимание на супругу нашего пациента.

Виктор Сергеевич от такой откровенности даже вздрогнул. Это оказалось неприятным, словно его застали за чем-то недостойным.

— Я не имею в виду ничего предосудительного, — заторопился Добрый-Пролёткин, — Наталья Владимировна Воробьева — несомненно, спокойная и уравновешенная особа. Исходя из этого, я предлагаю внести небольшие коррективы в наш план.

— Какие именно? — поинтересовался пришедший в себя Загорский.

— Очень просто. С ее помощью мы сделаем нашего противника другом. Наши спецы составили психологические профили Воробьевой и Рудакова. Интересная вещь получается: Воробьева — одна из немногих, кто может повлиять на Рудакова. А с ней продуктивный контакт возможен.

— Прекрасно. Но это не решает вопроса с Султаном. Он уже два дня в Москве, встречаться отказался, дал три дня на выдачу своего человека. В противном случае — перережет глотку Рудакову. Я так понял, по линии МВД — без результата?

Добрый-Пролёткин тяжело вздохнул и прижал руки к груди, показывая, насколько трудная идет работа.

— Как сказать… ведем переговоры.

— Может, пришло время моего разговора с министром?

— Рано пока. У меня есть комбинация, при которой эмвэдэшники не получат ничего, а Султан будет полностью удовлетворен.

— Это противоречит первоначальному плану?

— Да. Производим, так сказать корректировочку.

Виктор Сергеевич задумчиво взял ручку и нарисовал на листе церковный купол с крестом и полумесяцем. Добрый-Пролёткин наклонился, беспардонно взглянул на рисунок и тонко улыбнулся:

— Хорошие у вас мысли.

Загорский отбросил ручку и сердито сказал:

— Вы лучше расскажите о своей корректировочке.

— С

радостью! — воскликнул Добрый-Пролёткин. — На самом деле базовая идея проста: если мы заручимся дружбой Воробьевой, то все, что произойдет с Рудаковым, будет ассоциироваться исключительно с Султаном. В конце концов, официально за охрану отвечает МВД.

— Вы предлагаете отдать Рудакова Султану?

— Ни Боже мой! Мы же не звери, в конце концов!

— Это радует. Тогда что?

— Мы проанализировали ситуацию, поработали с адвокатами. Формально позиция МВД простая — совершено нападение на Рудакова, потом на сотрудников, да еще с применением огнестрельного оружия. Вроде бы и взят на месте преступления. Но! Джигит с самого начала находился в отключке — это его Рудаков урной приголубил…

— Улавливаю… На него есть только показания Рудакова…

— Показаний Рудакова нет, есть показания свидетелей. Он, видите ли, считает все своим личным делом и не хочет что-либо подписывать.

— А свидетели? Вы хотите с ними поработать?

— Вовсе нет. Пусть говорят то, что видели. Вопрос интерпретации.

— Интересно…

Виктор Сергеевич поднялся с кресла, и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Остановился перед портретом Столыпина и посмотрел ему в глаза, словно хотел прочитать мысли. Но бывший председатель Совета министров Российской Империи, по всей видимости, не попадал в щекотливые ситуации с кавказскими горцами, а вопросы с прессой решал весьма кардинально, и поэтому полезных рекомендаций в данном случае дать не мог.

Загорский повернулся к Доброму-Пролёткину и задумчиво произнес:

— Но это все время. Следствие может тянуться годами. Султан не шутил, когда давал три дня. Нам что, воевать в Москве с горцами?

— Воевать не надо! — горячо сказал советник. — Есть одна комбинация. Как говорится, поменяем полярность.

— Интересно… Поподробнее, пожалуйста.

* * *

Виктор Сергеевич размышлял. Приказал подать чаю, устроился поудобнее в кресле, положил перед собой лист бумаги и взял немецкую гелевую ручку. Рисование, знаете ли, стимулирует мыслительный процесс. Итак, начали: слева — звездочки, справа — крестики.

В предложении Доброго-Пролёткина, безусловно, есть рациональное зерно. Да что уж там — это на самом деле выход. Надо оценить реакцию всех действующих лиц. А для этого требуется прикинуть, что они хотят, и что получат.

«Султан… Да кто же знает, чего он вообще хочет? В данном конкретном случае — свободы своему джигиту и рудаковской крови. Что получит? Реабилитированный и чистый как ангел джигит выйдет на волю, а Рудаков будет наказан. Без членовредительства, но достаточно жестко. Минусы. А куда же без них? Возможно, произойдет задержка с выходом джигита. Небольшая — дней пять, все зависит, насколько упрутся эмвэдэшники. Вроде бы сильно не должны — при новых раскладах фигура Загорского выходит из-под удара, а бодаться с Султаном им не с руки…»