Хроники тонущей Бригантины. Остров
Шрифт:
Наверное, оно продержалось даже дольше. Он уснул, успел пару раз проснуться, но не настолько, чтобы открыть глаза, а потом уже сквозь сон услышал, как его бережно устроили, прислонив к чему-то. Потом скрипнула дверь, и стало тихо.
12
Утром занятия отменили и, несмотря на бурные протесты Сорьонена, студентов отправили на ликвидацию потопа, который накануне ночью добрался до конюшен и устроил там немалые разрушения. Вода размыла и сеновал, и кучи навоза, смешала
Конюха никто не мог дозваться, и, как зловеще предсказал Стивенсон, лучше бы ему и вовсе не находиться. А Мартин, кутаясь в плащ, сделавшийся каким-то слишком для него большим, наблюдал за ходом работ.
— Вот они какие, Авгиевы конюшни, — радовался Яска, орудовавший лопатой наравне с гуманитариями.
— Значит, впору устраивать состязания Гераклов, — поддержал Ян.
— Или пловцов!
Старшие с обоих отделений взяли на себя манеж, третьи и четвертые курсы на тачках вывозили жижу из самого здания конюшни, а самые младшие отлавливали лошадей под руководством Марио де ля Росы. Тут и там слышались возмущенное, больше похожее на визг ржание, задумывавшиеся убедительными окрики студентов, и почти отовсюду — луженый бас физрука. Де ля Роса прежде служил сержантом в учебной части. Лучшего наставника, а заодно и усмирителя почти сотне юных балбесов сыскать было трудно.
Старшекурсники трудились с явным удовольствием, а вот преподаватели, которым по статусу не полагалось нырять, как очень метко выразился профессор латыни, в самую гущу событий, уже начали мерзнуть под мелким, но настойчивым дождем. Стивенсон, убедившись, что работа налажена, придумал себе неотложные дела и исчез в учебном корпусе, который с улицы выглядел и вовсе безрадостно. Все четыре этажа и мансардный в придачу промокли настолько, что здание, того и гляди, начнет расползаться, как забытый на столе пудинг. Вслед за первым, второй этаж тоже признали негодным для проведения занятий, потому что просели полы. Теперь та же участь ожидала и третий — стены кривились под собственной тяжестью, а на побелке процветали колонии жутковатого грибка. Небольшая, к слову, объявилась и в углу комнаты Мартина.
А Мартин наблюдал, в основном, за Дворжаком. Ушел тот, кажется, ближе к утру, и, несмотря на это, выглядел бодрым. Но нервным. Лопатой он размахивал с утроенной кровожадностью. Мутная жижа, в которой вынуждены были топтаться ликвидаторы, летела во все стороны, брызгая и на работавших по соседству студентов. Никто и не думал возмущаться — все знали, что стоит выразить недовольство — и вполне можно было изобразить лодку в этом холодном, неприятно пахнущем море.
— Состязания — это хорошо, — поддержал кто-то. — А лавровый венец дадут?
— Обязательно, — заверил Яска. — Вот только выловим его у поваров из супа.
Студенты смеялись. Мартин решил, что случись такое в его годы, он бы тоже с радостью прыгал в рыжеватой воде, в которой как в супе плавало сено. И лопатой бы махал, пусть и без особого усердия, зато с особой осторожностью. Впрочем,
— Недопустимо! — голос доктора Сорьонена донесся из открытого окна на втором этаже. — Это противоречит не только медицинским нормам, но и даже здравому смыслу!
— Доктор, ваше мнение нам известно, — заверил Стивенсон. — Утром мы его выслушали, наверное, раза три, не меньше.
Мартин невольно улыбнулся, прислушиваясь к спору давних идейных противников. Очевидно, Стивенсон неподрассчитал, и вместо своих неотложных дел нарвался прямиком на ужасного в праведном гневе Сорьонена. В том, что именно в таком состоянии Кари и пребывал, сомнений не было. Заглянув утром на чашечку кофе, Мартин обнаружил только сонного Яску, который пожимал плечами и, виновато ухмыляясь, объяснял, что начальник с самого рассвета убежал куда-то с таким лицом, словно на академию обрушились все смертельные болезни разом.
— Неужели обязательно привлекать всех студентов?
— Вы видите иную альтернативу? — процедил Стивенсон.
Мартин очень живо себе его представил. Андреас Стивенсон был невысоким, зато недостаток в росте восполнял шириной однородно-крепкого туловища и длинной седых, чрезвычайно густых усов. Они завивались и торчали, как у кота. Когда Стивенсон хотел быть убедительным, усы шевелились словно сами по себе, и оттого сходство с котом только усиливалось. Сорьонен, напротив, был высоким и сухопарым, и старший в смене доходил ему от силы до груди. Кари, то ли роста стесняясь, то ли просто от привычки криво сидеть за столом, все время сутулился, а значит, бросал гневные взгляды на лысину Стивенсона, от которой те с успехом отражались.
Победителя в споре быть не могло, потому что оба, по сути, заботились прежде всего о студентах. Конец прениям могла положить только капитуляция одного из противников, и Мартин с любопытством ждал, кому же надоест первым в этот раз.
— Хотя бы младшие курсы нужно освободить! — настаивал Сорьонен. — У них уже и так возросла заболеваемость простудными. О чем вы думали, отправляя их нырять в холодной воде?
— Вы были на материке. И если увиденное не произвело на вас впечатления, мне жаль.
— Впечатления не имеют к делу никакого отношения, — упорствовал доктор.
Мартину вспомнилось вчерашнее зловещее предостережение о том, что профессиональную гордость Сорьонена лучше всего не трогать. Очевидно, Стивенсона никто не предупредил.
— Почему бы вам тогда самому не взяться за лопату?
В ответ на такое Сорьонен фыркнул и удалился. Через несколько минут Мартин заметил доктора во дворе, без лопаты, но с колбами, в которые тот принялся набирать грязную воду.
13
Спустя неделю дождь все еще шел, когда мелкий, когда с чем-то отдаленно напоминающим снег, когда теплый, но слишком обильный для окончательно прокисшего здания академии. Кухни, располагавшиеся в отдельной постройке, работать перестали, потому что повара отказывались готовить, стоя по колено в ледяной воде и потому что, во время сделавшейся ежедневной инспекции, доктор Сорьонен увидел, как сочится вода из протекшей крыши прямо в котел с утренней кашей.