Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
что Вам вовсе не следовало бы говорить о религии; этим Вы сами себе наносите большой
вред, так как если бы когда-нибудь моя внука была настолько слаба, что согласилась бы
переменить религию, знаете ли Вы, что из этого вышло бы? Она потеряла бы к себе
всякое уважение в России, а вследствие того и в Швеции».
— Напротив, — вскричал король.
— Пусть так, но на что же вам
Этот последний аргумент, видимо, смутил Густава. Он замолчал. Пауза была
длинной и тягостной для обоих. Наконец, Екатерина спросила о погоде в Швеции. Король
ответил, после чего Екатерина предложила пригласить регента. Густав сам подошел к
двери, чтобы позвать герцога. Простились, затем все вместе вышли к свите и шведы
удалились.
«Во все время разговора моего с королем, - вспоминала Екатерина, — он не
произнес ни одного слова о трактате, он сказал только, что полагал достаточным
данное им слово. На это я отвечала ему, что на словах можно согласиться о принципе,
но что выводы из принципов и их развитие между государствами, делаются на письме. Я
сказала ему еще, что до совершеннолетия ему лучше не предпринимать ничего
относительно этого дела».
8
20 сентября, в субботу, в день рождения Павла Петровича, графы Гага и Ваза
отправились со своей свитой, как записано в хронике их пребывания в России, «обратно в
свое отечество».
Ни Екатерина, ни Павел, ни Мария Федоровна прощаться с ними не приезжали.
Великие княжны также сказались больными.
Накануне отъезда короля, 19 сентября, Екатерина написала Будбергу в Стокгольм
письмо, в котором как бы подвела итог всей этой истории:
«Сообщу Вам некоторые мысли, порожденные в моем уме странными
поступками, которые мы видели. Прежде всего, несомненно решено, да и сами шведы в
этом сознаются, что герцог и Рейтергольм потеряли доверие короля. Я приписываю это
собственному их поведению: они в течение многих лет старались отклонить его от
союза с Россией и чтобы достичь того сколь возможно вернее, избрали средство,
которое нашли в уме молодого короля. Они выбрали для него ригориста-духовника и
постоянно внушали королю, что он потеряет любовь и преданность своих подданных,
если женится на женщине не одной
короля с принцессой Мекленбургской, они в своем манифесте об этом браке подробно
распространялись о счастье, которое приносит брак между лицами одной веры. Когда
вслед за этим король объявил, что не желает этого союза и они решились прибыть сюда
и хлопотать о союзе со мной, то поставлены были в крайнюю необходимость
проповедовать противное. Король же, пропитанный прежней их моралью, побивал их
собственными их словами. Но как в действительности он по многим причинам желал
союза со мной, то думал найти к этому средства, избирая выражения двусмысленные,
неопределенные, темные и вызывающие сомнения каждый раз, как дело шло о вопросе
религии. Это доказывается следующими фактами: великая княгиня-мать думала, что
король чувствует сильное расположение к ее дочери, потому что он часто говорил с ней
довольно долго шепотом. Я разузнала, каковы были эти разговоры. Оказывается, он
говорил вовсе не о чувствах, а беседы его касались исключительно религии. Король
старался обратить Александру Павловну в свою веру под величайшим секретом, взяв с
нее слово не говорить об этом ни одной живой душе. Он говорил, что хочет читать с ней
Библию и сам объяснять ей догматы; что она должна приобщиться вместе с ним в тот
день, когда он возложит на нее корону и пр. и пр. Она отвечала ему, что не сделает
ничего без моего совета. Но королю всего семнадцать лет и он, будучи занят только
своими богословскими идеями, не предвидит важных последствий, которые повлекли бы
за собой и для него, и для великой княжны принятие ею другой религии».
С тем же курьером в Стокгольм отправилось следующее указание, написанное
собственноручно Екатериной:
«Господин посол генерал-майор Будберг. Предписываю Вам объявить в Швеции,
когда представится к тому случай, что с этого времени Швеция должна знать как
вопрос государственный и непоколебимый принцип, что великая княжна Александра, если