Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
когда-нибудь она сделается королевой Швеции, останется в греческой вере, без чего она
будет бесполезна, если не совершенно вредна для Швеции».
30 сентября Будберг сообщил Екатерине, что шведская консистория единогласно
решила, что религия будущей шведской королевы не может представлять никакого
препятствия к браку.
5 октября король со свитой вернулся в Стокгольм. За три дня до этого, 2 октября, в
Выборге
протокол, в котором излагалась шведская версия происшедших событий244. Будберг,
присутствовавший на церемонии торжественной встречи, проходившей в
Дроттингольмском дворце, отмечал, что общее настроение совершенно не походило на то,
которое царило в шведской столице при отъезде короля в Россию.
«Господа Рейтергольм и Эссен терялись в толпе и вместо них выдавались вперед
другие голубые ленты, которые я видел в первый раз. Все осматривали друг друга,
царствовала полнейшая тишина и мне предоставили все время толковать с дамами, так
как мужчины не знали, следовало ли им подходить ко мне или же нужно меня избегать.
Войдя, король поклонился обществу и оставался с минуту посреди него, не говоря ни
слова. Наконец, он подал руку королеве-матери и вместе с нею отправился в грот
Зороастра».
Там его встретил облаченный в звездную мантию волшебник, призвавший в пещеру
Сибиллу, роль которой исполняла аббатисса Кведлинбургская. Восхищенные
стокгольмские дамы шепотом передавали, что Сибилла была намерена предсказать
королю его будущее. Затем все трое вернулись в зал, где добродетели в лице статс-дам и
придворных во главе с герцогиней Зюдермандляндской, супругой регента, украсили
Густава короной и выразили радость по поводу его возвращения танцами, в коих супруга
герцога Карла исполняла соло.
«Легко может случиться, что этот праздник для того, чтобы выразить
добродетель супружескую, кончится родами, ибо главная танцорка, графиня Мернер,
беременна на восьмом месяце», — не без сарказма отписывал в Петербург Будберг.
По окончании танцев Густав подошел к Будбергу и сказал, что был тронут
обращением, которое он встретил в Петербурге.
— Я не стану распространяться, — прибавил король, — о том, что произошло в
вашей
— Да, государь, — ответил Будберг, — но сведения мои простираются до 30
сентября.
На этом разговор короля с послом закончился.
Регент был многословнее. С видимой тревогой он уверял Будберга в том, что
сделал все возможное, чтобы побудить короля принять верное решение.
244 См. Приложение.
«Рейтергольм также постоянно говорит мне о своем отчаянии, – сообщал Будберг, —
он сожалеет, что пребывание короля в Петербурге было слишком продолжительно, поскольку
в конце его король совершенно утратил расположение, которое он питал ранее к нему и
регенту».
В течение всего вечера король выглядел печальным и утомленным. Придворные
заметили изменение его отношения к Рейтергольму, регенту и Эссену, которых в течение
вечера он не удостоил ни одним взглядом.
Екатерина, судя по всему, находилась не в меньшем душевном смятении.
«Вы знаете, с какой искренней дружбой я приняла короля Швеции и регента и
каким черным вероломством мне за то заплатили, — писала она Будбергу 1 октября. —
Они сделали мне честь принять меня за дуру, которую легко обмануть. В то время, когда
составлялся трактат, сам король старался в величайшем секрете своротить с пути
религии мою внуку. Теперь, говорят, он опечален более всего тем, что с 10 сентября его
апостольские труды были прерваны, так как с этого дня он не видел более Александру
Павловну... Видя совершенное отсутствие искренности в этих людях, я не только
охладела, но даже получила отвращение ко всему, что касается их дел. Мне решительно
все равно, подпишет ли король по достижении совершеннолетия или не подпишет
договор, заключенный между регентом и мною.
Итак, — заключает императрица, — вы не предпримете решительно ничего,
чтобы заставить утвердить договор. Даже не сделаете на то намека».
И тут же вновь шаг назад:
«По крайней мере, покуда с вами не заговорят об этом».
Письмо это в Стокгольм было доставлено Будбергом-младшим. Барону, к