Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
потому что имя русского, пробуждает в душах поляков самые горькие
воспоминания. Поверьте, я очень хорошо осведомлен о жалобах
государственных мест и частных лиц против нас. Я смотрю на них как на
постыдные пятна на моей одежде, которые трудно смыть. Не говоря уж о
разделе, мерзости, совершенные нашими офицерами в Вашей стране,
ужасны.
давно были исправлены (тут он сам мне назвал наиболее серьезные
вымогательства, которые были совершены русскими офицерами. Он даже
указал на главных виновников, не забыв и последних похищений наших
подданных по приказу Энгельгардта).
Потом он заговорил со мной о моем племяннике, сказав, что он нашел
его сильно изменившимся к лучшему, в связи с чем он наговорил в его адрес
много комплиментов.
Когда мой племянник сопровождал его в Броды, он действительно
попросил у него прощения (по его собственным словам) за ту холодность,
которую проявил по отношения к нему во время пребывания в Петербурге.
Однажды мне представился случай высказать Великому князю
следующее: «Те из людей, на которых принято смотреть как на самых
великих в своем роде, должны были бы защищаться от соблазнов славы той
мыслью, что никогда никто не сделает ничего полезного и похвального, если
ему не придет в голову мысль об этом. Но подобные мысли никому не
приходят в голову сами по себе. Они ниспосылаются свыше вместе с
решимостью и силой, необходимыми для их исполнения».
Великий князь был, казалось, сильно поражен этими словами и сказал
мне: «Из всего того, что я слышал от Вас, ничто не вызывало у меня такого
уважения и признательности к Вам. Более того, признаюсь, что я ожидал
встретить в Вас другую манеру мыслить, более соответствующую тому,
что называют философией и духом XVIII века.
Поэтому я был очень рад убедиться в том, что мы оба верим:
каждому необходимо помнить, что над нами есть верховный судья,
которому когда-нибудь
Надеюсь, что предстану перед Ним с чистыми руками».
В момент, когда мы расставались, у него на глазах были слезы и он
мне сказал следующие слова: «Вы можете назвать меня бесчестным
человеком, если я когда-нибудь перестану быть Вашим другом».
Вставка на полях [Он настойчиво просил меня снабдить его письмом к
(неразборчиво), чтобы это дало ему предлог настаивать на его приезде в
Вену в случае, если на этот счет возникнут затруднения.]
Его жена мне рассказала, что после рождения ее второго сына Императрица
сказала ей: «Только что на Ваших глазах взошла звезда Востока». Далее она много
говорила о Константинопольской империи, предназначенной ее второму внуку. Великая
княгиня отважилась даже сказать ей: «Если Вы уготовали столь блестящую судьбу для
этого ребенка, то что Вы оставите для тех, кто, возможно, появится еще?»
К этому ребенку приставили греческую кормилицу, и когда у той
закончилось молоко, ему не хотели давать другую до тех пор, пока я и мой
муж громко и твердо не настояли на этом как мать и отец.
Все разговоры Великой княгини свидетельствовали о нежности,
которую она питает к своим детям и мужу, которого, казалось, она хотела
заставить помнить об этом, так сказать, каждое мгновение. Не менее
заботилась она и о том, чтобы проявлять себя мягкой, вежливой и даже
любезной со всеми, не исключая прислугу. Она так стремилась показывать
себя только хорошей супругой и матерью, что только случайно можно было
убедиться в широте и разносторонности ее интересов, среди которых была
даже алгебра.
Хотя, как мне показалось, она не питала к императору такой
неприязни, как ее муж, она тщательно скрывала от него свои мысли на
этот счет, опасаясь, очевидно, что это могло ему не понравиться.
Зато она, кажется, испытывает добрые чувства к прусскому принцу. Она сама
сказала мне: «Судите сами, как неприятна мне была та холодность, с которой его приняли
у нас, более того — настойчивое стремление как-то задеть или огорчить его»328.