Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
отпустила Перекусихину и калмычку и, переваливаясь, как утка, прошла в свой рабочий
кабинет.
Тяжело опустившись на обитый белым штофом стул у резного фигурного столика,
императрица первым делом потянулась к табакерке с портретом Петра I на крышке. Табак
особого сорта специально для нее выращивали в Царскосельском саду. Чихнув так, что
слезы выступили на глаза и мелодичным перезвоном откликнулись хрустальные висюльки
в жирандолях, Екатерина трубно прочистила
s’eternue, on ne meurt pas»118. Мелко, старчески затряслась голова в кружевном ночном
чепце. Опять одна, доброго здоровья пожелать некому. Кругом одни ласкатели, интриганы
и подлые души.
Внезапно ярко, в мельчайших подробностях ожило в памяти вчерашнее объяснение.
Искаженное рыданиями лицо Мамонова, фальшивые, путаные слова, которые он
произносил в свое оправдание.
118 От чихания не умирают (фр.).
Мелкий оказался человечишко. Заврался, единственно из-за трусости и малодушия
поставил и себя, и ее в ложное положение. А может, и вправду влюбился?
Резко поднявшись со стула, Екатерина подошла к окну. Из него открывался
чудесный вид на верхний сад с его густой зеленью, бесчисленными мостиками,
перекинутыми через каналы, уютными беседками-ротондами и островерхими
павильонами в китайском стиле.
Порыв свежего ветра, напоенного ароматами цветущих лип и жимолости, остудил
разгоряченное лицо императрицы. Собственно, измена Мамонова задела, скорее, ее
самолюбие. В ее женской судьбе случались потрясения и посильнее.
Пришедшая вдруг в голову мысль о том, что за выходкой Мамонова могла стоять не
низкая интрига, а простое стечение обстоятельств, неожиданное, шальное чувство, вовсе
не успокоила. Своим холодным аналитическим умом Екатерина не могла не сознавать, что
в подобной ситуации ей была уготована совсем уж неприглядная роль не по возрасту
влюбчивой, ревнивой старухи из второсортной французской оперетки.
Неприязнь к Мамонову вспыхнула с новой силой. А за окном, там, где прямо от
входа на собственную половину начиналась липовая аллея, стоял утренний птичий гомон.
По обеим сторонам аллеи сквозь нежную листву белел мрамор античных статуй. Взгляд
императрицы привычно скользнул правее. Там, на округлой вершине холма, виднелся
полускрытый бурно разросшимся плющом невысокий монумент, увенчанный траурной
греческой вазой.
Это был памятник фавориту Ланскому, умершему четыре года назад. На лицо
Екатерины набежала тень. Ланской — вот пример истинной преданности. Ни в ком
больше не чувствовала такой искренности и бескорыстия. Подарки его обижали, от
деревень отказывался,
тайной напасти, удела вдов и императриц — неотступного, рвущего сердце одиночества. И
на смертном одре, когда задыхался уже, даже пить не мог из-за глубоких, незаживающих
нарывов на горле, последние мысли были только о ней. Как боялся он огорчить ее своей
кончиной. А Мамонов...
На щеках императрицы вспыхнули красные пятна.
Неблагодарный наглец! Самонадеянный и самовлюбленный мальчишка, две войны
на дворе — а он чуть не до публичного скандала дело довел. Через неделю, небось, в
гамбургских газетах все здешние происшествия распишут. В Москву его, и на дух к
государственным делам не подпускать.
Екатерина покачала головой, будто отгоняя навязчивое подозрение. Постояла
немного, собираясь с мыслями. Главное сейчас — восстановить контроль над событиями.
Плыть по течению — удел слабых духом. Обстоятельства, как бы они ни были тяжелы,
должны подчиняться ее воле.
В считанные минуты план действий был готов.
Кликнула Перекусихину. Пошептались неслышно, голова к голове.
Выходя, Марья Саввишна оглянулась, осенив Екатерину крестным знамением. На
лице ее читалось неподдельное восхищение.
Императрица вернулась к столу.
Позвонила. Подали крепчайший, заваренный по левантийскому рецепту кофе и два
поджаренных тоста — это все, чем она обходилась до обеда.
Теперь за работу.
2
Французский посланник при Петербургском дворе Дюран в депеше герцогу
д’Эгильону, отправленной осенью 1772 года, в самый разгар европейского кризиса,
вызванного разделом Польши, доносил, что уже два месяца кряду императрица почти не
дотрагивается до бумаг, так как занята делами, связанными с удалением от двора Григория
Орлова.
Сменивший его на этом посту Корберон писал в 1778 году:
«В делах России намечается нечто вроде междуцарствия, которое наступает в
промежутке между смещением одного фаворита и воцарением другого. Это событие
затмевает все остальные. Оно направляет в одну сторону и сосредотачивает все
интересы; и даже министры, на которых отражается это влияние, прекращают
отправление своих обязанностей до той минуты, пока окончательно утвержденный
выбор фаворита не приведет их умы в нормальное состояние и не придаст машине ее