Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
этой сложной обстановке Мамонову приходилось играть роль противовеса придворным
группировкам, которые, каждая в силу своих резонов, пыталась ослабить силу и влияние
Потемкина. Главными противниками князя в ту пору были президент Коммерц-коллегии
граф А.Р. Воронцов и сенатор П.В. Завадовский, оба члены Совета. Особенно опасен был
Воронцов, человек «душесильный», по выражению Радищева. Твердый в своих убеждениях,
феноменально работоспособный, предельно независимый, он
деятельность Потемкина в Новороссии и Тавриде, считая результаты освоения
новоприобретенных земель несоизмеримыми с производимыми на них затратами. Близкий
Воронцову и его брату Семену Романовичу, послу в Лондоне, Завадовский, почитавшийся
современниками человеком скорее хитрым, чем умным, был при нем чем-то вроде «серого
преосвященства». Давая в 1794 году согласие на просьбу Воронцова в увольнении от
службы, Екатерина призналась: «Всегда знала, а теперь и наипаче ведаю, что его таланты
не суть для службы моей; сердце принудить нельзя; права не имею принудить быть
108 Образованный человек (фр.)
усердным ко мне». И, не удержавшись (чуть ли не единственный раз в жизни), заключила:
«Ч.Е.П.» — т.е. «Черт его побери».
До начала турецкой войны к Воронцову и Завадовскому примыкал Александр
Андреевич Безбородко, фактически руководивший Коллегией иностранных дел. Вместе с
Завадовским, Петром Васильевичем Бакуниным-младшим, третьим членом КИД, он
составлял так называемый «триумвират», прибравший к рукам канцелярию Ее
императорского величества.
Впрочем, Безбородко, бывший значительно дальновидней своих товарищей и по
«триумвирату», и по «хохлацкой» партии, объединявшей выходцев из Малороссии, вел
себя по отношению к Потемкину с разумной предусмотрительностью, неукоснительно
выполняя отданные Екатериной в декабре 1786 года указания о согласовании со
Светлейшим всех дел, связанных с отношениями России с Османской империей.
Безбородко не поддержал усилия Воронцова и Завадовского, с которыми был связан
дружескими узами, добиться при начале турецкой войны смещения Потемкина с поста
главнокомандующего и замены его П.А. Румянцевым, воздержавшись, однако,
противодействовать и интригам так называемого «социетета» — камер-фрейлины А.С.
Протасовой, певшей с голоса австрийского посланника в Петербурге Л. Кобенцеля,
связывавшего неудачи, которые терпели союзники России австрийцы, с промедлением
Потемкина, не спешившего брать Очаков.
В это критическое для
русско-турецкой войны добавилось вероломное нападение шведского короля Густава III,
воспользовавшегося тем, что основные силы русской армии были скованы на юге, и начавшего
боевые действия в непосредственной близости от Петербурга, Мамонов оказал Потемкину ряд
важных услуг. В дни тяжелейшего кризиса, пережитого Потемкиным после гибели его
любимого детища — Черноморского флота в результате шторма, Мамонов сумел добиться
разрешения Екатерины на приезд князя в Петербург, предупредив, однако, начальника
канцелярии князя П.С. Попова о желательности «отложить свой вояж на несколько времени».
Потемкин внял своевременно поступившему совету.
Верный тон избрал Александр Матвеевич и в отношении австрийского посла,
постоянно повторявшего в эти дни: «Mon Dieu, mon Dieu, Oszchakow»109. Екатерина
сполна оценила усилия Мамонова и начала привлекать его к по-настоящему важным
государственным делам. Одно из них касалось отношений с Францией, продолжавшей
проводить двусмысленную линию в турецких делах. Заявив о своем нейтралитете в
109 О боже, боже, Очаков (фр.).
начавшейся войне, французы продолжали оказывать тайную политическую и военную
помощь туркам.
В фонде «Рукописи» библиотеки Зимнего дворца сохранилось в копии письмо
Екатерины Мамонову, написанное осенью 1787 года. Приведем его полностью — оно, как
нам кажется, неплохо иллюстрирует попытки императрицы сделать из Александра
Матвеевича государственного человека.
«Сиятельство не совсем прав, когда говорит, что сидит руки спустя — сказывают
Сегюр взбесился, узнав, что война объявлена, а вы о сем мне не говорили — говорят, что он
отзывался, что сей поступок оскорбителен его двору, посол же примечает так, как
ожидать можно было от союзника.
Je vous prie de dire en passant au S'egur avec la dexterit'e que je vous connais que je suis
maitresse de d'eclarer la guerre quand, `a qui et comme cela me semble… Vous aimez S'egur parce
qu’il est aimable — je l’aime aussi. Mais je n’oublie jamais que la France est la plus grande
Ennemi de la Russie et de la gloire de Catherine II. Et si vous ne l’assurez que vous ^etes attach'e