Хрущев: интриги, предательство, власть

Дорофеев Георгий Васильевич

– Все. Я уничтожил (он придал своему голосу сарказм) усатого вождя всех народов, – сказал он. – Я не дам ему покоя и на том свете, а на этом его будут проклинать.

Нина Петровна с тревогой взглянула на Никиту Сергеевича, а он стал сбивчиво объяснять, как ему удалось обойти всех членов Президиума. Но из всего сказанного она поняла, что он ни с кем не согласовывал свой доклад.

Только спустя годы ясность в это дело внес Каганович. В беседе с писателем Чуевым он рассказал, как Хрущев их всех обжульничал.

25 февраля съезд практически уже закончил работу. Уже были оглашены результаты выборов Центральных органов КПСС, но во время перерыва,

когда члены Президиума зашли в комнату отдыха, им были вручены красные брошюры с каким-то текстом. Оказалось, что это доклад о культе личности и его последствиях.

– Надо выступить на съезде, – указывая на книжицу, сказал Хрущев.

Члены Президиума стали возражать.

– Какие могут быть еще доклады, когда съезд закончил работу.

– Нет, надо выступить сейчас, – настаивал Хрущев, – самое время.

Его не стали удерживать, и он побежал на трибуну.

Позже в своих воспоминаниях Хрущев напишет, что на съезде он выступал по предложению Президиума ЦК, которое было одобрено пленумом.

– Это он врет, – утверждал Лазарь Моисеевич.

Сказанное Кагановичем подтвердил и Дмитрий

Шелепин. В мемуарах он писал, что никакого предварительного решения о необходимости зачитывать доклад на съезде не было. Просто в комнате отдыха Президиума съезда Хрущев сказал: «Мы не раз говорили об этом, и пришло время доложить коммунистам правду».

О какой правде собирался говорить Хрущев, члены Президиума не знали. Не знали они и того, что еще задолго до начала работы съезда он вызвал к себе своего старого дружка, с которым работал еще на Украине, занимающего теперь пост председателя КГБ, генерал-полковника Ивана Серова и приказал извлечь из архивов документы за его подписью. С этой целью была создана специальная комиссия, которую и возглавил сам Никита Сергеевич. После многомесячных кропотливых архивных раскопок собрали более 10 бумажных мешков с материалами, свидетельствующими о хрущевском терроре в годы жизни Сталина.

– Все сжечь, – приказал он Серову, – головой отвечаешь за эту операцию.

Приказ Хрущева выполнили. Однако акт, подписанный комиссией и Никитой Сергеевичем, об уничтожении более десяти мешков архивных документов сохранился.

О факте уничтожения Хрущевым архивных документов – что само по себе является преступлением– говорят историк Волкогонов и генерал Судоплатов.

Какие следы заметал Никита Сергеевич догадаться нетрудно. Это были расстрельные списки за его подписью партийных, советских и хозяйственных работников, которых он лично причислял к врагам народа. Были тут и протоколы допросов, которые проводились с его участием, и выступления на конференциях и собраниях, где он призывал беспощадно уничтожать «уклонистов», бухаринцев, троцкистов, к которым он самолично причислял всех, кто ему не нравился, или тех, кто становился, на пути его карьерных устремлений.

Клевета

Поднимаясь на трибуну XX съезда с докладом, Хрущев чувствовал себя освободившимся от груза свершенных им преступлений. Все улики против него, как он считал, уничтожены. Никто не сможет сказать, что у него руки в крови, и теперь можно смело свои грехи списать на чужой счет. С этой задачей он успешно справился. Со страниц доклада вставал страшный облик Сталина-диктатора, Сталина-садиста, Сталина-тирана, организатора массовых убийств безвинных и честных коммунистов, бездарного главы государства, а также бездарного Верховного Главнокомандующего, возомнившего себя великим полководцем. Он как ловкий циркач на

глазах у публики жонглировал и искажал факты, трактуя их по-своему.

Очень свободно и произвольно истолковывал Хрущев ленинское письмо к съезду, известное в партии и народе как «завещание» Владимира Ильича. Никита Сергеевич цитировал письмо выборочно, выделив из него только одно замечание Ленина в адрес Сталина, и не сообщив, что оно наиболее мягкое по сравнению с критикой остальных соратников: Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина… На это обратил внимание и Каганович, работавший долгие годы бок о бок со Сталиным и отлично знавший о взаимоотношениях в высших кругах власти. Говоря о замечаниях В.И. Ленина к Сталину, он подчеркивал в воспоминаниях, что Ленин написал осторожно или, может быть, условно:

«…предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места». Ленин при свойственной ему прямоте мог просто предложить снять Сталина и выдвинуть такого-то. Однако он не сделал этого. Он только предложил «обсудить способ перемещения…»

Хрущев ничего не сказал об обстоятельствах написания письма Владимиром Ильичем. Он умолчал, что Ленин в это время тяжело был болен, и его душевное состояние было нарушено. Фраза Владимира Ильича: «Сталин слишком груб…», которой постоянно спекулировали оппозиционеры и которую подхватил и использовал Хрущев в докладе, родилась не на пустом месте, а была спровоцирована Надеждой Константиновной Крупской.

Все началось с того, что Политбюро поручило Сталину позаботиться о создании нормальных условий для лечения Владимира Ильича – создать спокойную обстановку, не сообщать об острых проблемах, возникающих в партии и государстве, словом – оградить от излишних волнений. Однако Надежда Константиновна решила действовать по-своему. «О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, – сообщила она своим друзьям Каменеву и Зиновьеву. – Я знаю лучше всякого врача и, во всяком случае, лучше Сталина».

Естественно, в этих условиях Сталину ничего не оставалось другого, как сделать ей замечание. По-видимому, это было сделано в резкой форме.

Сама же Надежда Константиновна повела себя в этой ситуации довольно странно. Вместо того, чтобы оберегать Ленина от всяческих волнений, со слезами стала жаловаться Владимиру Ильичу на то, что ее обидел Сталин. Видимо, в этой нервозной обстановке Владимир Ильич и написал: «Тов. Сталин, сделавшись Генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он достаточно осторожно пользоваться этой властью».

Есть все основания предполагать, что это было написано «в минуты душевной невзгоды» или какого-то болезненного порыва. Иначе бы Владимир Ильич вспомнил, что Сталин не «сделался Генсеком», что он никакой не самозванец, а занял этот пост по его же предложению 3 апреля 1922 года. Свой выбор В.И. Ленин обосновал тем, что И.В. Сталин, будучи наркомом по делам национальностей и наркомом рабоче-крестьянской инспекции, проявил себя способным организатором, умеющим подбирать кадры и неуклонно добиваться исполнения принятых решений. Пленум принял предложение В.И. Ленина и утвердил Сталина генеральным секретарем. До назначения Сталина пост секретаря ЦК РКП(б) ничего собой не представлял. Здесь всем заправляла жена Троцкого. Она подшивала протоколы заседаний Политбюро, заботилась о канцелярских принадлежностях и извещала членов Политбюро и оргбюро о дате очередных заседаний. Только с назначением Сталина генеральным секретарем положение стало меняться. Однако не сразу и не вдруг.