Хрущев: интриги, предательство, власть

Дорофеев Георгий Васильевич

– Почему ты врал, что я планировал военные операции по глобусу? Зачем ты это выдумал?

– Это не я! – вопил Хрущев. – Это Берия мне рассказал. Он враг и я приказал его расстрелять.

И опять Хрущев понял, что Сталин не принял его оправданий.

– Теперь о репрессиях. Ты говорил, что я только и делал, что убивал, убивал, убивал и сажал людей в тюрьмы, что я садист и делал все это ради собственного удовольствия. Какая подлость! Какая мерзость! Какая гнусная ложь! Ведь это ты, Берия, Маленков… составляли расстрельные списки врагов народа и носили мне на подпись…

А оказывается вы уничтожали своих конкурентов, претендующих на власть, уничтожали честных коммунистов.

Я вам доверял, а вы… О, лицемеры! О, лицемеры! Как тяжело мне от ваших наветов…

Сталин все так же бесшумно ходил по комнате.

– С разоблачением культа личности у тебя ничего не получилось, – продолжал он, – ты ничего не сказал, кто создавал этот культ и кому он был нужен. Это делал ты, Маленков, Берия… вы на всех перекрестках вопили, какой я великий и гениальный, а теперь мажете меня грязью. На съезде вы должны были осудить не меня, а себя за то, что подхалимничали и создавали культ, которому сами же и поклонялись.

Никите Сергеевичу было страшно. Так бывает страшно только во сне. Когда хочешь убежать от угрожающей опасности и не можешь, хочешь кричать, звать на помощь, но нет голоса, и мечешься, чтобы спастись, но куда ни бросишься – везде натыкаешься на стену. Нет выхода и нет пощады. Хрущев видел и слышал только Сталина. Для него это была смерть.

– Великая беда свершилась, – говорил Сталин, – социализм потерпел поражение. Перечеркнут весь наш героический опыт строительства нового общества. Страна опозорена, опозорен великий советский народ. Подорвана вера в справедливость…

Сталин продолжал ходить по комнате. Он как будто не замечал Хрущева и говорил сам с собой. Но Никита Сергеевич знал, что каждое слово вождя адресовано ему.

– Пройдет совсем немного времени – и ложь XX съезда будет преувеличена в десять, нет– в тысячу, в десятки тысяч раз, и с географической карты мира исчезнет Советский Союз…

Развалится Варшавский договор… Страны Восточной Европы будут послушными Америке и начнут переписывать историю заново, о нас будут говорить не как об освободителях от фашистской Германии, а как об оккупантах. В Советском Союзе будет действовать мощная пятая колонна… Страна развалится на части… Начнется всеобщее разграбление народного достояния… Во всех республиках к власти придут национальные пигмеи и олигархи… Это страшно, страшно, страшно…

Хрущев хотел сказать, что Советский Союз непобедим, что у нас есть атомное оружие и мы всегда… Однако Сталин перебил его.

– Атомное оружие есть, – сказал Сталин, – это я его вам оставил, но атомной войны не будет. Империалисты будут пользоваться другим оружием – твоей ложью. С твоей легкой руки меня превратят в страшного монстра, а нашу страну и построенный нами социализм в исчадие ада, от которого все будут шарахаться и открещиваться. Изменится общественный строй…

Хрущев хотел возмутиться таким пророчеством и сказать, что он этого не допустит. Однако Сталин, подняв руку, упредил его возражения.

– Это будет. Внутренние и внешние враги сделают все, чтобы изменить

общественный строй, – повторил он. – Страна окажется в диком капитализме, люди в нищете. Все это произойдет скоро, очень скоро. Тебя нужно судить. Однако это уже не в моей власти. Я покинул земную жизнь. Но тебя осудят потомки. Единственное, что нестерпимо, так это то, что теперь вместе с моим именем будут вспоминать и тебя. Ты приобрел славу Герострата. Ты будешь проклят… За что вы меня убили? Вам мало было той власти, которую имели, и вы хотели больше. Но вы же ничего не умели делать и ничего не понимали ни в политике, ни в экономике… Ты предал меня, советский народ и идею социальной справедливости. Наказание будет в тебе самом. Предателей всегда предают, а убийц постигнет та же участь, что и их жертвы – Берия уже получил свое сполна. Теперь очередь за тобой и Маленковым. Подлость карается на этом и на том свете… Да, вот тебе пуговицы от моего мундира. Ты приказал их срезать…

Хрущев упал на колени перед Сталиным и хотел обнять его ноги. Однако это ему никак не удавалось. Вместо ног была неосязаемая пустота. Сталин направился к выходу. Хрущев вскочил и бросился за ним.

…Он сидел на кровати. В комнате никого не было, а он весь в поту, дрожа от страха, блуждающим взглядом осматривался по сторонам. Хотел позвать жену, но в горле все пересохло, и он не мог пошевелить языком.

Увидев стакан с водой, он вскочил с постели и начал жадно пить. Стало легче.

– Фу ты черт! – выдохнул он. – Померещится же такое.

С минуту он находился в каком-то оцепенении. Звонка он не слышал, но почему-то подошел к телефону и снял трубку.

– Товарищ Хрущев, – докладывал Семичастный, – ваше задание выполнено.

– А что он? – спросил Никита Сергеевич.

– Кто он? – не понял вопроса Семичастный.

– Тебе что, объяснять надо?! – взорвался Хрущев.

– Закопали, – сказал Семичастный.

– Хорошо закопали? – словно не веря Семичастному, спросил Хрущев.

– Хорошо, Никита Сергеевич.

– Где пуговицы? – спросил Хрущев

Семичастный молчал.

– Я спрашиваю, где пуговицы? – опять взвился Никита Сергеевич. – Что ты молчишь, как красная девка?

– Пуговицы у меня, – сказал Семичастный, – я вам их занесу.

Пуговиц у главного кагебиста не было. Они исчезли. Это грозило ему крупной неприятностью, и он решил схитрить. То, что он придумал, была откровенная авантюра, но деваться было некуда.

На второй день, когда они встретились, Никита Сергеевич опять напомнил ему о пуговицах. Семичастный, не моргнув глазом, сказал:

– Я же вам их вчера домой занес. Сразу же после нашего разговора по телефону.

Никита Сергеевич ошалело смотрел на Семичастного.

– Я тебя вчера в глаза не видел, – возмутился он, – что ты выдумываешь.

– Да вы посмотрите у себя в спальне, – сказал Семичастный, – я вам еще сказал: вот пуговицы от сталинского мундира.

Хрущев нашел пуговицы у себя на постели. Однако он никак не мог вспомнить, когда к нему заходил Семичастный, а Семичастный также не мог понять, как пуговицы и в самом деле оказались у Хрущева.