Хрустальная сосна
Шрифт:
С небывалой и незнакомой, острой, пронзительной и пугающей меня ясностью я вдруг понял, что в последний раз иду по этой вечерней дороге. В последний раз погружаюсь ногами в ее мягкую теплую пыль и слышу домашнее бульканье молока в нетяжелой фляге. Но почему в последний?! Наша колхозная поездка не подошла даже к середине. И никто не собирался урезывать норму отпуска молока, и ферма не закрывалась на ремонт… И ничего этого никуда не уйдет. Ферма, молоко, дорога и ежевечерне гаснущее над ней розовое небо и медленно остывающая пыль, и роса, оседающая
Было жутко в молчании додумывать эту неожиданную и холодную мысль. Я оглянулся на друзей, ища в них поддержки, надеясь с их помощью вырваться из своего черного предчувствия. Но они были далеко, и не со мной, а друг с другом. Болтали о чем-то своем, весело и совсем не замечая меня, шагающего рядом. Тем более, не чувствуя той чудовищной вселенской грусти и тоски предчувствий, что вдруг придавила меня к земле.
Рядом с друзьями, я был один.
Один, совсем один… Один и навсегда.
Мне стало страшно. Одиночество приблизилось к мне и стало более реальным, чем тихий летний вечер и ждущий меня костер…Я пристально взглянул на Катю, внутренне надеясь, что она почувствует, уловит мое состояние, и поможет выйти из него…
А вечерняя дорога казалась по-прежнему мягкой и безмолвной. Небо висело над ней чистым прозрачным сводом. Солнце медленно уходило за остров, глухо шумела река. Все было как обычно. И лишь мое внезапное состояние не укладывалось в этот идиллический покой, и я изо всех сил пытался его стряхнуть, но этого никак не получалось…
– Какая благодать, - вздохнула Катя, наконец обратившись ко мне.
О боже, как благодарен я был в этот момент самому звуку ее голоса, мгновенно рассыпавшего черный купол отчаяния и вернувшего в обычную, мягкую, теплую действительность…
– Благодать…- безмятежно продолжала она.
– Никогда еще в колхозе я так не наслаждалась жизнью.
– А что - вдруг предложил Славка.
– Это можно будет легко повторить.
Поехали на будущий год опять. В этот же колхоз, в эту же деревню. Подгадаем время, чтоб оказаться той же компанией… ну в смысле, мы… трое? А?
– На будущий год?
– задумчиво перепросила Катя.
– Ну да, на будущий. Надо только заранее в парткоме узнать, какая разнарядка и когда начнут посылать. И записаться именно сюда в это же самое время.
– Не знаю…- Катя пожала плечами и как-то полусмущенно, полугрустно улыбнулась.
– На будущий год, наверное, я уже окажусь молодой мамой, и забот у меня будет полон рот. И уж точно не до колхоза…
– Так вот, Станислав, - назидательно усмехнулся я, ощутив совершенно недопустимый и необъяснимый, но очень болезненный укол ревности от мысли, что Катя не
Именно мерзавца - по одной лишь, иррациональной, но веской причине, что*он*не был*мной*.
– Вот так, друг мой - никогда не связывайся с семейными женщинами. У них нынче одно, а через год другое, а в самом деле вовсе третье. При этих моих словах Славка и Катя странно переглянулись. Или мне лишь показалось?
– Да, - как-то фальшиво улыбнулся Славка.
– Это верно. То ли дело я.
Свободный человек, вольная птица. Хочу - в колхоз поеду, хочу - в горы, а захочу - вообще возьму отпуск за свой счет и махну на Дальний Восток. В экспедицию, кем угодно, хоть разнорабочим… А была б жена - сказала бы: надо культурно отдыхать, и все такое прочее. И даже в колхоз, кстати, тоже одного бы не отпустила.
– Ну почему же?
– возразила Катя.
– Женю-то вон отпустила!
– Я не в счет, - подначил ее я, ощущая внезапную, переполняющую все мое существо радость света, вернувшегося после схлынувшей тьмы.
– Я ее сам в экспедицию отпустил. На целых три месяца. Так что мы квиты. И мое дело правое.
– В экспедицию?!
– удивленно переспросила Катя.
– На три месяца?
– Ну да. Она же у меня биолог. Я, кажется, говорил. А у них такая специфика: как полевой сезон, так экспедиция.
– На три месяца… - она задумчиво покачала головой.
– И ты…
Извини,
Женя, что задаю такой вопрос, но… Ты не… не опасаешься… Как бы это сказать… Ну, в общем, ты уверен, что…
– Она мне там ни с кем не изменит?
– помог ей я.
– Ну да, - кивнула Катя и покраснела.
– А что, - я искоса взглянул на нее.
– По-твоему, все супругам изменяют, когда одни остаются?
– Ну нет… Не все, конечно, но все-таки…
– Ты-то своему мужу здесь со всеми подряд изменяешь?
Мне показалось, что я сказал что-то не то: Славка вздрогнул.
– Нет вообще-то, - Катя совсем смутилась и у нее даже плечи покраснели.
– Ну так вот. Жены разные бывают. И я верю, что Инна именно такая.
Верю ей, поэтому спокойно отпускаю. Верю потому, что люблю. А она верит мне тоже. Раз любит.
– Интересная философия, - покачал головой Славка.
– Никакая это не философия. Просто если не веришь любимому человека
– значит не любишь его ни грамма. Значит, вообще вместе жить незачем.
– А ты, оказывается, максималист, - снизу вверх и неожиданно серьезно посмотрела на меня Катя.
– Я и не подозревала.
– Вовсе нет. Просто считаю, что Любовь и Вера - родные сестры.
Вместе с третьей - Надеждой…
– Об одном попрошу тебя, друг мой Аркадий: не говори красиво!
– перебил меня Славка.
– Какой, к черту, Аркадий?
– не поняв, возмутился я.
– При чем тут этот полудурок?
– Да ни при чем он, - захохотал Славка.
– Это Тургенев. Иван Сергеевич. Классиков надо знать, Женя…