Хрустальная сосна
Шрифт:
– Да и хрен с ним, - скривился Володя.
– пусть пешком прется, если хочет.
– Бешеной собаке семь верст не крюк, - подытожил Саша-К.
– Ну и характер… - вздохнула Катя.
– Нога болит, а он все равно идет.
– Ничего у него не болит, кроме языка… и морды, - покачал головой я.
– Неужели ты поверила?
– Сачок он паршивый, - добавил Славка.
– Ему просто работать надоело.
– Нет, мальчишки, зря вы так на него, - запротестовала Катя.
– он не такой плохой, просто самолюбивый и немножко пижон. И нога у него, наверное, в самом деле болит. Вон,
– В пределах прямой видимости лагеря, - съязвил я.
– Как из глаз скроется, все рукой снимет.
– Если знаете, что прикидывается, зачем тогда в город его отпускаете?
– с усмешкой спросила Вика.
– А на хрена этот полудурок нам тут нужен?
– сказал Володя.
– Мы без него втроем сработаем лучше, чем с ним вчетвером, - Славка.
– От него польза со знаком минус.
– Ну, как знать…- вздохнула Катя.
– и все-таки мне кажется, вы напрасно все на одного ополчились.
Я молча пожал плечами и принялся за подгорелую рисовую кашу. Аркашка растаял в зеленой дали. И черта с два поймешь эту женскую логику… Позавчера он лапал ее в столовой, получил пощечину - а сегодня она его перед нами защищает…
Вскоре приехал грузовик. Весь обшитый золотыми пуговицами шофер опять безнадежно зазывал Вику в кабину, и опять мы на руках втащили ее в кузов. Однако сегодня он уже не гнал. Видать, смирился - ехал медленно и как-то безнадежно.
Выезжая из деревни, мы заметили впереди путника, одиноко бредущего по пыльной обочине.
– Смотрите, ребята, - сказала Люда, когда до него оставалось метров двести.
– Это же Аркаша!
– Да не может быть!
– Катя недоверчиво поправила очки, держась за трясущийся край борта.
– Не мог он так далеко уйти со своей ногой!
– Он самый, - громко сказал Володя.
– А нога у него, как видишь, уже прошла.
Услышав шум мотора, он обернулся. Точно, это был Аркашка. Узнав машину, тут же тщательно захромал. Володя пробормотал что-то нецензурное.
– Вот скотина, - вздохнул Славка.
Машина обогнала Аркашку. Я бросил взгляд на Катю - она молча посмотрела на меня. Усмехнувшись, я грохнул пару раз по уже изрядно помятой крыше кабины. Грузовик остановился.
– Че надо?!
– хрипло крикнул шофер, высунувшись из окна.
– Наш человек наш на дороге, - ответила за всех Люда.
– На станцию идет. Надо забрать.
– Не могу в кузов, - сказал Аркашка, выставив ногу и глядя на нас совершенно ясными глазами.
– Давай сюда залазь!
– шофер распахнул дверцу.
Аркадий не спеша скинул рюкзак - сначала с одного плеча, затем с другого, забросил его на сиденье, медленно полез в кабину. Наконец хлопнула дверца и грузовик тронулся. Мы хранили молчание, точно этот хлыщ мог услышать нас сквозь грохот кузова. На переезде медленно тянулся рыжий товарный поезд. Скрипнули тормоза, Аркашка выбрался наружу, взял рюкзак на плечо и зашагал вдоль пути к платформе. Поезд гремел по расхлябанным шпалам, не желая кончаться, и мы стояли. Прошкандыбав десяток метров, он обернулся и помахал нам рукой.
Никто не ответил.
– Слушайте, парни, - негромко сказала Вика.
– Я бы на вашем месте устроила ему темную. Как в детском
– Поздно, Маша пить боржом, когда почка отвалилась, - неожиданно ответил Славка, нахватавшийся, видимо, острот у Саши-К. Володя мрачно сплюнул за борт.
*-*
**Работать втроем оказалось совсем иным делом, чем вчетвером. Даже если четвертый такой никудышный тип, как Аркашка. Хотя теоретически на АВМ можно управиться даже вдвоем, если один будет все время стоять у горловин, а второй - непрерывно загружать бункер. Но именно теоретически; мы поняли это в первый же час работы. Принимать мешки, конечно, оказалось без разницы: одному их трех или из четырех. Но зато двое справлялись на бункере медленнее, а уставали быстрее. И в итоге получилось, что передышек практически не осталось. Мы крутились и прыгали, как грешники на сковороде, но не могли войти в нужный ритм, и работа казалась авралом. К обеду в мыслях осталось единственное желание: лечь. Лечь куда-нибудь в уголок, завернуться с головой от шума - и спать, спать, спать… Славка умаялся не меньше моего. Только молчаливый бригадир держался, не подавая виду. Дежурить в обед выпало именно ему, и мы со Славкой побежали побыстрее заглотить миску хлебова и вернуться на смену.
Как всегда, поплескались у бочки с водой, слегка смыв усталость. На скамейке перед закрытой еще столовой сидели понурые Катя, Люда и Вика. Они были такие усталые, маленькие и несчастные, обожженные солнцем и жестоко искусанные слепнями, что мы через силу приободрились перед ними.
А после обеда работа пошла легче. То ли трава оказалась тяжелее и агрегат заработал медленнее, то ли солнце умерило свою ярость, или просто мы наконец привыкли. И даже забыли, что нас всего трое. Подсчитав мешки, поняли, что до обеда вместо обычных девяноста насушили меньше шестидесяти.
– Да, мужики, сегодня нормы нам не дать, - покачал головой Славка.
– Опозоримся перед вечерниками, - добавил я.
– Не будет этого, - отрубил Володя.
– Чтобы мы из-за этой гниды бородатой норму не выполнили? Как будто он и в самом деле нам работать помогал? Не бу-дет. И норму мы дадим. Мы вгрызлись в работу, и наверняка справились бы, не помешай нам внешние обстоятельства.
Я стоял у раздатчика, когда услышал, что шум агрегата изменился. Чего-то стало не хватать в разнородной, но по-своему стройной музыке его грохота, визга и скрежета. Я обернулся - огромная туша барабана неподвижно стояла на своих роликах. Черт побери, - подумал я.
– Опять авария; каждый день на этом агрегате что-нибудь случается… Бросив мешок, я побежал искать дядю Федю.
Он уже возился у щита управления.
– Что там?
– крикнул я.
– Это я привод выключил!
– прокричал в ответ дядя Федя.
– А зачем?!
– Солярка кончилась, на хрен. Давно уже, и барабан остыл. Сейчас самые остатки пройдут - и все вообще вырубаем. Он повернул еще одну рукоятку, и стало еще тише: умокла дробилка.
Подошли ребята.
– Слушай, а где эта хренова солярка?
– спросил Володя.
– Да в хранилище, где ей быть?
– А хранилище?
– На дороге.