Хрустальная сосна
Шрифт:
Гости успели выпить по паре рюмок, как вдруг Славка хлопнул себя по лбу, вскочил и, сверкая бархатным пиджаком умчался в прихожую.
– Куда это он?
– тихо спросил я у Кати.
– Не знаю…
Он вернулся, таща кассетный магнитофон. Повозился у окна, ища свободную розетку, потом включил, вставил кассету и обернулся к остальным:
– А теперь - слу-шай-те!…
Зашипела пленка. Коротко рявкнул остаток какой-то затертой записи, потом среди стука, легкого потрескивания и шороха вдруг зазвучали голоса, резанувшие своей узнаваемостью:
–
А после этого гулко и тревожно зазвучала гитара. И раздался голос.*Мой* голос… Я сразу вспомнил последнюю ночь у костра, и Славку, который возился с магнитофоном, делая вид, что чинит какую-то неисправность- а на самом деле записывавшего мои песни… Я знал, что на этой кассете записан, наверное, целый час песен. Моих песен и моей игры. Моими, целыми еще пальцами на мой, теперь уже ненужной гитаре.
Это было уже слишком. Они, похоже, решили доконать меня сегодня магнитофонными записями… Народ завороженно слушал, не в силах понять, в чем дело. Славка все еще стоял у окна, регулируя звук, Катя смотрела на него. Я быстро поднялся и бесшумно скользнул в прихожую. Торопливо одевался в темной прихожей, слушая доносившиеся обрывки своего голоса. Замешкался, не попадая сразу пуговицами в петли полушубка. И вдруг ощутил чье-то присутствие. Подняв голову, увидел Диму - у него, видно, была привычка ходить тихо и появляться в неожиданных местах.
– Водки хочешь?
– никак не обращаясь ко мне, угрюмо спросил он.
Я молча кивнул.
Он быстро принес откуда-то две большие, до краев полные рюмки. Мы выпили молча и не чокаясь, как на поминках. Чувствуя, как долгожданное тепло медленно поднимается из глубины души, я вышел на площадку и сам закрыл за собой дверь.
*-*
Еще тонкий, но уже вполне серьезный снег тоскливо скрипел под ногами. Я возвращался домой пешком по темным улицам; мне было некуда спешить, и хотелось немного прийти в себя после тягостного вечера. Но этого не получалось.
…Перед нами в снегах лесотундра лежит, медицинская лошадь бредет осторожно…
Недопетая песня засела в голове и крутилась там упорно, повторяясь и не давая мне расслабиться.
…Я надеюсь еще на счастливую жизнь - если это, конечно, в природе возможно…
Ни на какую счастливую жизнь надежды уже не оставалось…
Дома я сразу напился по-настоящему - как следует, почти до посинения. Но все-таки сознание полностью не отключил, поскольку сразу не уснул. И уже в постели услышал телефонный звонок. Ощупью нашел трубку стоявшего на полу телефона - оттуда раздался взволнованный и смущенный голос Кати:
– Женя… Женя, это ты?
– Я…- ответил я, не слишком легко ворочая языком.
– Это я, Катя…Не спишь еще?
– Сплю. И… во сне раз…говариваю, - я попытался шутить.
–
Катя замолчала. Видно было, что ей трудно говорить.
– Что?…- не удержался я.
– Жень, прости меня, если сможешь… Только наверное, уже не сможешь никогда…
– Не говори… глупостей, - перебил я.
– Тебе не за что… просить у меня прощения.
– Нет, правда… Ведь из-за меня, из-за меня все это произошло. И ты меня должен теперь за это ненавидеть.
– Ерунда, - опять оборвал я ее.
– Нет, правда, должен…
Я сел на постели. Так было легче говорить: в лежачем состоянии вокруг меня все плыло и качалось.
– Ничего… не должен. Ты пойми… Все произошло автоматически. Я прыгнул прежде… чем успел подумать. А что осколок… что осколок попал именно по руке… Так это случайность…
– И ты правда на меня не злишься?
– Не злюсь. Не злюсь. Не злюсь…- повторил я как можно искреннее, чувствуя, что для Кати этот вопрос очень важен.
– Ты знаешь, ведь я до сегодняшнего вечера ничего не знала…
Не знала. Потому что не интересовалась моей персоной, - грустно подумал я, но тут же задавил в себе эти мысли; Катя спрашивала порывисто и в голосе ее, похоже, звучали готовые прорваться слезы.
– И теперь мне кажется. что тебе противно мое общество. И ты в самом деле должен меня ненавидеть.
– Не противно, не должен… И вообще… Я ни о чем не жалею. И если бы… Если бы все случилось еще раз… Я поступил бы так же… Я знал, что ничто никогда не повторяется. И тем более нельзя проиграть заново историю с пальцами, которых у меня уже нет и больше не будет. Но я соврал легко и убедительно; я не мог не соврать это маленькой и до сих пор нравящейся мне женщине. Маленькой и, судя по тому, что я увидел, нечастной в личной жизни… Тем более, для нее было так важно знать.
– Правда? Ты не врешь…
– Правда, правда, - поспешил успокоить ее я.
– Я пьян, конечно… В сиську, честно говоря. Но не настолько… чтобы врать тебе в серьезных вещах.
– Женя… А ты знаешь - ты ведь настоящий герой!
– вдруг сказала Катя.
– Какой там герой! Я же сказал тебе… Автоматически все вышло. Тело сработало быстрее, чем подсказал разум.
– Герой. Ты мне*жизнь спас*.
– Скажешь тоже… Просто от травмы заслонил.
– Ты мне жизнь спас, - с нажимом повторила Катя.
– И не мне одной, кстати.
– Знаю, - коротко сказал я.
– Откуда?
– серьезно всполошилась она.
– Кто тебе успел сказать?
– Никто не говорил. Свои глаза есть.
– А что - так заметно уже?
– спросила Катя, и я почувствовал, что она тихо улыбается на дальнем конце провода.
– Не так уж… Но в общем заметно.
Катя засмеялась.
– И вообще… Это ты меня прости, что я сорвался по-английски…
Просто не по себе стало… Для меня прошлое живо… Как ни странно.
– Да уж, - вздохнула Катя.
– Ладно я не знала - но ведь этот балбес все знал, и принес кассету, как нарочно.