Хрустальная сосна
Шрифт:
По тому, что она обозвала Славку не дураком, не идиотом, придурком или хотя бы болваном, а именно балбесом, я уловил оттенок нежной, материнской снисходительности. И понял в очередной раз, насколько они близки.
– Да нет же. Он просто хотел тебе приятное сделать, - совершенно неожиданно я заступился за действительно безголового Славку.
– Он же знает, что ты любишь… любила мои песни. И решил восстановить тебе лето у костра…
– Кстати, народ слушал, как завороженный, - сказала Катя.
– А Владик даже попросил эту кассету переписать.
– Какой Владик?
– Ну, парень был, мой одноклассник
– А, этот гомик недоделанный…- пьяно усмехнулся я, ощутив молниеносную злобу к этому неповинному Владику, которого даже и не рассмотрел как следует, но знал, что у него обе руки целы.
– Если даже ему понравилось, то я пас… Значит все не зря. Катя не отреагировала на мой ненорматив, списав, очевидно, на мое пьяное состояние. Мы поговорили с ней еще пару минут и наконец, снова заверив, что я на нее не сержусь, не ненавижу, и пр… - я стал прощаться.
– Слушай, Женя… - вдруг проговорила Катя так, будто с самого начала собиралась сказать именно это.
– Как ты живешь сейчас, а?
– Как живу?… - я помедлил.
– Нормально. Существую. Как все. Ну, то есть почти как все.
– Жень… Славик говорил, у тебя жена в отъезде, это правда?
– Да, - коротко ответил я, поразившись, что Славка запомнил и передал Кате вскользь брошенные слова об уехавшей Инне.
– Она в Москве. На стажировке. К новому году должна вернуться.
– Женя… - Катя тоже помедлила и я понял, что следующие слова дадутся ей с трудом.
– Жень, слушай… Тебе, наверное, сейчас трудно одному… Хочешь, я к тебе… Приду, помогу чем-нибудь?
– Спасибо, не надо, - ответил я, стараясь не думать о том, что она имела в виду под словом "помочь".
– Я прекрасно… сам со всем справляюсь. А у тебя забот хватает. И не только о себе.
– Но все-таки… - проговорила Катя.
– Если… Если тебе понадобится что-то… Если ты передумаешь и захочешь… То я… Я тебе… Ну…В общем, телефон мой запиши.
– Давай, диктуй, - ответил я, не собираясь в самом деле ничего записывать.
Катя продиктовала шесть цифр, после чего мы простились и я положил трубку.
Лежа в темноте, я вдруг начал вспоминать недолго виденную мною нынешнюю Катю… Ее красное платье, белые руки и заметную, еще более белую грудь в глубоком вырезе…Ее голос, которым она только что расспрашивала о моем отношении к ней… Мне казалось, что я уже давно - тем более, после потери пальцев - переболел увлечением ею. Но сейчас оказалось, что нет. Она сделала ко мне всего один шаг, и то пока по телефону. Точнее, предложила этот шаг сделать. А я… Я с внезапной остротой почувствовал, что хочу ее. Хочу как женщину - сейчас и немедленно… И раз она сама фактически предложила себя, то не надо терять времени… Надо одеться, бежать на улицу, ловить такси и самому ехать за ней. Ворваться в ее мрачный дом, отшвырнуть куда-нибудь унылого Диму и схватить ее в охапку. И увезти собой. И привести сюда, чтоб тело ее согрело наконец мою одинокую постель, и… и… и…
И… А что дальше? Что дальше? Дальше - ничего… Как-то очень быстро и неожиданно трезвея, я прошел на кухню, выпил холодной воды.
Тьфу, дьявольщина… Я усмехнулся своему же отражению в черном окне. Накатит же такое… На черта мне все это нужно? Какой бред… Все-таки я оставался женатым человеком. Конечно, мчаться за Катей прямо среди ночи было глупым мальчишеством. Однако, может, все-таки стоило
Я проглотил таблетку снотворного, запил его свежею рюмкой водки и пошел спать. Зная, что утром все покажется иным.
*-*
Время летело быстро. Очень быстро. Так быстро, что невозможно было даже уследить за его ходом.
Лето мелькнуло в колхозе и больнице. Потом протянулся сентябрь в бездарном отпуске. Миновал октябрь, с дождями вначале и холодом в конце. Перетек в ноябрь - с демонстрацией, ежедневным снегом, серьезными морозами и обещанием зимы. И вот наконец настал декабрь. Означающий зиму до будущего года…
Инна не приезжала даже на праздники. Она, видимо, уже окончательно решила жить самостоятельно, пусть пока в стажировке. Правда, звонила несколько раз - дежурно и просто, без особого интереса узнавая, как у меня дела, и обязательно с какой-нибудь просьбой. То найти в шкафу книгу, то определенные гербарии, оставшиеся в ее столе, тщательно пронумерованные и описанные. В ноябре она попросила прислать зимние вещи. Я упаковал в два больших мешка ее сапоги, шубу с шапкой, теплые платья, свитера и джемперы, и еще всякую шерстяную мелочь. Отволок их в субботу на почту, не зашивая, поскольку левой рукой не умел даже вдеть нитку. Там за рубль мне аккуратно зашила оба мешка девушка стоявшая на упаковке. Так я понял, что при наличии некоторого количества денег можно жить с неработающей рукой. Правда, денег было в обрез. И тут я впервые задался вопросом, как живет Инна в Москве - неужели та стипендия, что платят ей за стажировку, достаточно велика? Или, быть может, ей дал денег отец? Родители Инны давно жили в разводе, у каждого имелась новая семья; возможно, поэтому она так легко вышла за меня замуж и стала жить отдельно. Во всяком случае, с той стороной я никогда не общался.
Я подумал об этом и отметил увеличивающуюся ненормальность наших отношений. Я, как муж, нимало не беспокоился, на что живет сейчас моя жена. А ей - жене - было абсолютно все равно, как управляется с хозяйством ее увечный муж…
Вернувшись домой, я вдруг отметил сильно опустевшую вешалку в коридоре и платяной шкаф- оказывается, зимние вещи Инны занимали много места; с их исчезновением повеяло еще большим одиночеством и заброшенностью. Я, правда, ждал, что Инна пришлет свою летне-осеннюю одежду, ведь стажировка должна была кончиться в конце декабря… Но она почему-то ничего об этом не сказала и ненужных вещей не прислала.
*10*
Как- то вечером после работы мы вышли из НИИ вместе с Лавровым. Я не помню, чтоб нам было домой по пути. Похоже, Саша специально отправился со мной, желая поговорить. Но он долго оставался мрачным, и мы шли молча, слушая лишь громкий скрип снега. Я уже думал, что он в самом деле идет в ту же сторону по какой-то надобности, как вдруг он замедлил шаги и посмотрел мне в лицо:
– Слушай, Женя, ответь мне на один вопрос.
– Хоть на два, - сказал я.