Хрустальная удача
Шрифт:
Когда толпа расступилась и Кроуфорд увидел Лукрецию, он все понял. Швырнув подзорную трубу Ван Дер Фельду, он бросился вниз, к пирамиде.
Ришери кинулся следом.
Абрабанель выдернул оптический прибор из рук предполагаемого зятя и приник к стеклу.
— Это Лукреция! — вскричал он через мгновение. — Я так и знал, господа, я так и знал! — и, сунув трубу растерявшемуся голландцу, заломил руки.
Харт немедленно забрал трубу себе и в свою очередь навел ее на пирамиду.
— Что там? — воскликнула Элейна, дергая его за рукав.
Харт ничего не ответил, уставившись в окуляр.
Все остальные, не имея возможности воспользоваться прибором, просто вытянули
Да и вправду, людям, находившимся сейчас на пирамиде, было не до них.
Потрошитель вытянул клешню и ткнул ею в бегущих мужчин.
— Смотрите, кто первым добежит! — осклабился он.
Первым оказался Ришери, так как его путь между скалами был короче и удобнее. Забыв обо всем, он бросился к полуразрушенным ступеням и, цепляясь за растущие в расщелинах между камнями лианы, полез к вершине. Это было трудно, так как с ближайшей к нему стороны пирамиды ступени более всего было попорчены временем и непогодой.
Кроуфорд выбрал другой путь. Неожиданно для себя он метнулся к порталу, через который вошли внутрь профос и индианка. Тяжелая каменная плита плотно прилегала к скале. После секундного раздумья, Кроуфорд оглянулся и достал из-за пазухи хрустальный череп. Стиснув его в ладонях, он уставился в пустые глазницы мертвой головы. Странное чувство нереальности происходящего охватило его. Стихли вопли индейцев, умолкли барабаны. Тонкие серебряные нити протянулись между ним и чудесным кристаллом, в глубине которого вдруг мелькнула призрачная женская тень…
Со страшным грохотом на землю рухнула каменная плита, едва не похоронив англичанина под собой. Показался проход. Не раздумывая, Кроуфорд нырнул внутрь, не заботясь о том, что ловушка может захлопнуться и, держа череп в вытянутой руке, бросился вперед.
Казалось, мрак затхлого подземелья отступал перед ним. Череп светился, и исходящего от него света было достаточно, чтобы следовать по длинной галерее в толще камня.
Но он не знал, что пирамида устроена так, что тот, кто хочет пройти наверх, сначала должен спуститься вниз. Вначале он бежал, спотыкаясь, задевая камни на поворотах и моля Бога, чтобы Лукреция была жива. Потом он проклинал себя за то, что в каком-то затмении решил полезть внутрь. Затем дорогу ему преградил смеющийся Тецкатлипока, в руке которого дымилось черное зеркало Джона Ди, подаренное чернокнижнику сэром Уолтером Рэли.
Кроуфорд миновал идола, выхватив из его руки зеркало, и помчался дальше, не обратив внимание, что статуя, развернувшись, запечатала проход.
Когда Фрэнсис достиг мертвого озера, он впал в отчаяние. Он понял, что ему не успеть и что он потеряет Лукрецию раньше, чем выберется отсюда. В бешенстве он стал лупить кулаком по угольно-черной стене, разбив руку и обагрив камни кровью. Потом стиснул зубы и шагнул в черную муть.
Он шел, как указывал череп, и в призрачном свете под маслянисто сверкающей антрацитовой водой светились камни, на которые ступал человек. Когда Фрэнсис дошел до куба, он уже даже не молился. Слезы бежали по щекам, и он больше не сдерживал их. У него просто не было сил. Он плакал, всхлипывая и размазывая соленую воду по лицу, как плачет ребенок. Он отдал самое дорогое, он выбрал. Он выбрал не сейчас, бросившись внутрь пирамиды, не тогда, у костра, решив двигаться прямо к долине, и даже не там, у водопада, рискнув прыгнуть со скалы. Он выбрал много лет назад, приняв от отчима деньги и отплыв на поиски Эльдорадо. Он выбрал золото, а не ее. И теперь он потерял ее навсегда. Он нашел то, что искало его сердце.
Он плакал, зайдя внутрь черного куба, плакал, проходя мимо урн с золотом, плакал, разглядывая золоченые доспехи мертвых богов, и слезы его капали на желтый металл.
Он шел вперед, как учили, как привык, как выбрал. И когда перед ним оказалась
Он не видел, как скользнула за ним, печально улыбаясь, призрачная дама в черном платье и с зелеными глазами.
Не обращая внимания на боль в ободранных ладонях и коленях, цепляясь за лианы и ветви кустарников, Ришери карабкался наверх по ступеням пирамиды. Иногда он поднимал голову и с тоской смотрел на вершину, в глубине души понимая, что ему ни за что не успеть. Но жившая в его сердце любовь гнала его вперед, и теперь, когда он увидел эту женщину живой, его уже ничто не могло остановить.
— Убей ее!
Брат Хосе вздрогнул и обернулся.
Прямо перед ним стояла На-Чан-Чель с забрызганным чужой кровью лицом, в залитом чужой кровью одеянии. В одной руке индианка держала нефритовую чашу, а в другой — обернутый белой хлопковой тканью обсидиановый нож.
— Убей! — повторила индианка и протянула монаху нож. — Это ведь она во всем виновата.
На-Чан-Чель перевела вгляд на Лукрецию.
— Это ты во всем виновата, бледнолицая ведьма с сердцем койота. Ты околдовала Роджера и лишила его разума, ты вынудила его сделаться убийцей моего брата, обрекая меня на муки выбора между праведной местью за свой род и благодарной любовью за свое спасение. Ты привела этого испанца, ты… Ты служишь Тецкатлипоке, пробуждая в людях то, что должно спать, значит, ты должна разделить с ним ложе. Твое сердце ляжет ему в грудь, ты умрешь, и пойманные тобой души окажутся на свободе. Я выпущу их, и больше никто не станет порченным из-за тебя.
Как громом пораженная, застыла Лукреция перед индианкой. Ужас, сдерживаемый ее железной волей, вырвался на свободу, и перед глазами пронеслась вся ее жизнь.
Отшатнувшись от На-Чан-Чель, она дико закричала и закрыла лицо руками.
Индианка взяла руку брата Хосе и, разжав пальцы, вложила в нее нож.
— Убей ее, — повторила она в третий раз.
Брат Хосе смотрел в черные, как колодцы, глаза женщины и понимал, что он сам этого хочет. Да, он хочет, чтобы эта низкая тварь получила по заслугам. Горячая волна ненависти затопила его сердце, хлынула в гортань и осела на губах коричневой пылью горьких плодов какао. Он всегда хотел, чтобы эта женщина сдохла, и от того, что ему позволено совершить это, грудь его расширилась, наполняясь яростным торжеством. Наконец-то в его жизни совпали, сошлись воедино то, что он хочет сделать и то, что он должен. И в этом совпадении он познал восторг, овладевший им и пронзивший его как молния. Он стиснул нож и, схватив Лукрецию за волосы, подтащил к себе.
И никто на пирамиде не видел, как с другой стороны на вершину поднялся Ришери и, расталкивая оцепеневших людей, бросился к леди Бертрам.
В этот момент вскрикнув, упала в обморок Элейна — Уильям едва успел подхватить ее. Абрабанель вцепился в кисти цицит, болтавшиеся по углам его жилета. Отец Дамиан торопливо перекрестился. Ван Дер Фельд прикрыл глаза. Вдруг Потрошитель впился глазами в Лукрецию.
— Ведьма, — заорал он, — морская ведьма!
В ту же секунду Ришери с силой рванул женщину от монаха, заслонив ее собой. Нож вошел ему в грудь, и алое пятно расплылось на белой рубахе точно напротив сердца.
Увлекая за собой женщину, он рухнул на землю.
Брат Хосе, в ужасе выронив нож, попятился.
— Я не хотел, — бормотал он, — я не виноват. Это все ведьма, это она…
В этот момент на платформе оказался Кроуфорд. Ударом кулака отшвырнув индейца, загоражевшего ему путь, он кинулся к Лукреции, но замер, наткнувшись на индианку.
И тогда На-Чан-Чель закричала, раздирая себе лицо ногтями.
Обогнув ее, Кроуфорд опустился на колени перед Лукрецией, прижимающей к себе умирающего Ришери.