Хватит ныть. Начни просить
Шрифт:
У меня все сжалось в горле, я глубоко вдохнула.
– То есть, – сказала я, – все то время, когда ты пытался оставить меня одну… ты считал, что так будет правильно? Ты не трогал меня, потому что думал, что это… хорошо для меня? Ты серьезно?
Он посмотрел на меня.
– Ну… да, – он моргнул. – Меня так воспитывали.
– Тебя не обнимали, не говорили с тобой, не душили
– Нет, дорогая. это так не работало.
– Ох, детка, – я привстала с кровати. – Ты знаешь, что это странно?
– Нет. Это странно?
– Ну, нет. Да, это странно для меня. Господи.
Я сидела и пыталась найти в этом смысл, а Нил стоял у кровати и выглядел виноватым.
– Подожди-подожди-подожди, – сказала я. – Это поэтому у меня была истерика прошлым летом в Эдинбурге? Когда я думала, что совершила самую большую ошибку в жизни, так как вышла замуж за дурака, который даже не мог позаботиться о больном человеке?
Он выглядел потерянным.
– Возможно. Ну… вероятно. Я не знаю.
– О боже, Нил, – я встала и обняла его. Мы стояли у кровати и секунду молчали.
– Мне кажется, это глупый вопрос, – сказала я. – Но… ты когда-нибудь просил?
– Просил что?
– Это. Тебе когда-нибудь приходило в голову попросить. обнять тебя, когда тебе было больно в детстве?
Он внимательно посмотрел на меня.
– Аманда, дорогая. Ты не можешь просить о том, чего не можешь представить. Ты не можешь просить о том, чего не знаешь. Таков был мой мир. Я так думал.
Я покачала головой, обняла его крепче и стояла так, и не хотела ляпнуть что-то глупое.
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Я тоже тебя люблю.
Мы молча стояли некоторое время.
Я вспоминала тот месяц после аборта. Я так в нем нуждалась и была вне себя, так как он вел себя не так, как я этого ожидала. Я попыталась вспомнить, просила ли его. Наверняка просила. Но возможно, я предположила, что мое состояние говорило само за себя. Я не могла вспомнить, что просила его о том, что мне было необходимо, о простых вещах. Об объятиях. О поддержке… о таком просто глупо просить.
Возможно, это и не было глупо. Возможно, у нас возникло недопонимание. Возможно, мы оба были виноваты. Ему было тоже больно. Просил ли он меня о чем-нибудь? Я не могла вспомнить.
– Я думаю, – сказал он, – что буду просить тебя с этого момента. Если мне нужно будет что-нибудь.
Он поднял голову и нерешительно попросил:
– Можешь показать мне?
– Показать тебе… что?
Он сел на кровать.
– Можешь показать мне, что ты имеешь в виду? Когда говоришь, чтобы я просил. О некоторых
Я села. Я закрыла глаза, взяла его руку и нежно положила ее на свое лицо. Я провела его пальцами вниз по своей щеке, потом вверх, я приложила его кисть на мою шею, взяла его ладонь, положила ее себе на грудь и держала ее так. Он внимательно следил, как сосредоточенный ребенок, будто я учила его, как пишется слово или как завязывать галстук.
– Вот так, – прошептала я, мои глаза наполнились слезами, – …вот так.
С артистами у нас сложные отношения.
С одной стороны, артистам аплодируют за вдохновляющие произведения искусства, которые могут изменить чью-то жизнь, а с другой – на них смотрят с подозрением, пренебрежением и разнообразными мыслями, вроде: «Найди уже работу». Посмотрите в СМИ: в одну секунду мы боготворим артиста, а в другую – обвиняем во всех грехах. Артисты впитывают это и сохраняют этот круговорот, артисты делают это по отношению друг к другу, и к самому себе.
Неудивительно, что артистам так трудно сохранять романтические стандарты, которые они пытаются достигнуть не просто, чтобы порадовать других, но и чтобы достичь той планки, которую они сами же и поставили, когда только начали понимать свою творческую личность. Неудивительно, что так много артистов ломаются под давлением, сходят с ума, принимают наркотики, совершают самоубийство или меняют имя и скрываются на уединенных островах.
Артисты могут ментально стать заложниками на чердаке, в этом романтическом водовороте, в котором художники, писатели и музыканты застревают в кошмарах со своим участием. Вы знаете чердак. Это комната на самом верху дома, освещаемая свечами, где артист сидит с ручкой или кистью и корпит над своими работами. В одиночестве. Пьяный. Выкуривающий сигарету за сигаретой. Творящий. Страдальческий. Возможно, он сидит в шарфе.
Творческое пространство артиста реально и необходимо, оно может представлять собой все, что угодно, и до того, как я начала пользоваться Twitter, я не осознавала, что создала для себя очень четкие, суеверные правила во время моего процесса: «Мне необходимо быть дома. Мне нужно абсолютное уединение. Я создаю тишину. Мне нужно выглядеть как артист».
А потом как-то однажды я нарушила эти правила, когда работала над The Bed Song, эту песню я написала за два часа при включенных компьютере и телефоне. У меня всегда было правило: никакого Twitter, пока я пишу. Только плохие артисты так делают. Однако в этот раз я объявила в Twitter, что сажусь за работу и даже выложила фотографии моего прогресса и наброски текста. Люди подбадривали меня. Эта песня оказалась одной из лучших из написанных мной. Кто бы знал?
Рациональный артист знает, когда спрятаться на чердаке, когда открыть настежь окна и когда выйти на кухню, где обитает общество. Самое важное – это понимание, что никаких правил не существует: то, что работает с одной песней, может не сработать для другой.
Когда ты закончил работу, возникает новая проблема. За входной дверью твоего дома начинается рыночная площадь. Там очень шумно. Ларьки, звук торгов, обмена и звон кассовых аппаратов. Это глупо и приземленно по сравнению с чердаком – и неважно, как выглядит ваша версия чердака, – где происходит творческий процесс.