i 166602c1f3223913
Шрифт:
генералу бравый солдат Швейк и, глядя в лицо человеческой развалины, извивавшейся у офицерских сапог, с мягкой улыбкой сказал: – Так что, дозвольте доложить, это – человек! Осмелюсь доложить, что
если люди разденутся догола, то они ничем не отличаются друг от друга, и
лишь с трудом можно узнать, откуда они и какого государства. Так что, ваше превосходительство, даже у собак приходится вешать номерки на
ошейники и даже гусям и курам надевать на ноги кольца, чтобы не
ошибиться,
Круцек, торговка молоком, так у той родилась тройня, три девочки, а она, их родная мать, должна была нарисовать им чернильным карандашом разные
знаки на задках, чтобы не перепутать их, детей то, когда она их кормила.
– Да, да, это верно. Он – человек, он еще человек, – промолвил доктор
Витровский, кивнув своим спутникам. – Итак, господа, идемте дальше!
За его спиной побледневший поручик Лукаш схватил себя рукой за шею и
высунул язык, чтобы заставить Швейка замолчать и дать ему понять, что он
снова выкинул штуку, за которую ему грозило быть повешенным…
Батальон так и не сменили, и постылая жизнь тянулась изо дня в день
дальше. Грязь и чесотка усиливались, вши размножались в пропотевшем и
подолгу несменявшемся белье, и война, которую вели с ними глазами и
ногтями, была безуспешна. Ногти хрустели с утра до вечера во всех швах
рубах и подштанников, а на другой день начинали борьбу снова. Даже
изолированное положение Лукаша в его блиндаже, где ему не приходилось
непосредственно иметь дело с нижними чинами, не спасало его от серой
нечисти. Однажды Швейк заметил, как поручик искал у себя утром
подмышками и бросал в траву вшей, которых он просто выгребал оттуда; они
были крупные и откормленные, и Швейк ясно видел, как они, падая на
землю, вытягивали ножки.
– Так что, – вежливо заметил Швейк, – дозвольте спросить, господин
поручик, у вас тоже есть вши? Я с полным удовольствием натер бы вас
ртутной мазью, у меня есть целая баночка. Тогда, конечно, господин
поручик, у вас тоже еще были бы вши, но только они не ели бы вас.
Поручик Лукаш с благодарностью принял это предложение и подвергся этой
щекотливой процедуре, всецело отдав себя в ловкие руки Швейка. Затем, надев чистую рубашку, он открыл чемоданчик и, достав оттуда бронзовую
медаль, протянул ее Швейку со словами:
– Вот тебе, Швейк, носи на здоровье, прошу тебя. Возьми себе эту медаль
«за храбрость» за то, что не покинул своего офицера в опасности.
– Да вы и были в опасности, господин поручик, рассмеялся Швейк. – Еще
один день, и вши съели бы вас живьем… Так что, дозвольте доложить,
пойду в лес за хворостом.
Русские снова начали стрелять: был уже вечер, а Швейк все еще не
возвращался с хворостом. Никогда еще он не отсутствовал так долго.
Поручик Лукаш послал Балоуна искать его по блиндажам. Спустя некоторое
время Балоун вернулся, перепуганный и весь в слезах, таща за собою
какого то незнакомого солдата. Он поставил его перед поручиком и захныкал: – Ах, ты, горе какое! Ведь Швейка то тоже больше нет в живых! Убили
нашего Швейка, в лесу убили!…
– Швейка? Кто убил Швейка? – взревел на Балоуна поручик Лукаш.
Балоун молча указал на незнакомого солдата; тот протянул поручику Лукашу
жестяной капсюль и сказал:
– Честь имею доложить, это именной капсюль того нижнего чина, которого
ребята, нашли убитым в лесу. Из вашей роты, господин поручик, и наш
господин подпоручик приказал спросить вас, не пошлете ли вы кого
посмотреть и не захотят ли товарищи сами захоронить его.
Поручик Лукаш открыл капсюль; сомнения не было – это было удостоверение
личности Швейка. У Лукаша было такое ощущение, словно у него в теле
кусок льда медленно пополз от головы к ногам.
– Где он? Вы его принесли? – с трудом произнес он.
– Никак нет, господин поручик. Он еще в лесу. Шрапнельным стаканом ему
разбило голову.
Поручик быстрым шагом двинулся за солдатом, в то время как Балоун, все
еще причитая и плача, стал собирать людей, чтобы вырыть могилу, а затем
поспешил с ними вслед за поручиком.
На опушке леса лежал убитый солдат; на нем были только штаны, а над ним
на сучке висела куртка, на которой блестели три медали. Ноги убитого
были босы, а сапоги стояли немного поодаль. Голова была совершенно
разможжена; мозг и кровь забрызгали все кругом. Поручик осмотрел куртку
с медалями, несомненно принадлежавшую Швейку, и глухим голосом сказал
солдатам:
– Выройте ему могилу там, под дубом.
К горлу его подкатывался ком, на глаза навертывались слезы; уходя, он
мысленно повторял: «Стало быть, и Швейк! Бедный Швейк!» – и ему
казалось, что теперь ближайшая очередь – за ним самим.
Балоун поздно вернулся с могилы, шатаясь, как больной. Он разогрел
своему поручику ужин и, сидя за свечкой, достал молитвенник.
– Мы ему, товарищу золотому, поставили на могилу березовый крест; ведь
бедняга спит в неосвященной земле, словно скотина какая.
Поручик Лукаш не ответил. Балоун открыл книгу и начал вполголоса читать
молитву за упокой душ убиенных на поле брани.