i 166602c1f3223913
Шрифт:
приходилось на человека до такому маленькому кусочку, какими шпигуют
зайца. Но Балоун умудрялся готовить и из этого малого.
Однажды вечером русские принялись обстреливать деревню. Они открыли
стрельбу из тяжелых орудий и стреляли всю ночь; в течение дня они лишь
изредка посылали «гостинец», чтобы показать, что они не заснули, а с
темнотой огонь снова усилился.
Кухни не подходили, обоз был отослан обратно, так как снарядом убило
лошадь первой повозки, и огонь
образом пищи не раздавали двое суток, и в окопах голодали.
Поручик Лукаш разрешил съесть «неприкосновенный запас», но этот запас
был уже давно съеден и переварен; ибо, хотя унтер , офицеры обязаны были
ежедневно проверять у солдат наличность консервов, их все же тайком
съедали, чтобы в случае ранения или смерти в бою они не достались санитарам.
Война делала людей изобретательными: жестянки осторожно вскрывались по
самому краю, опорожнялись, потом их снова закрывали и носили пустыми; при осмотре консервы у солдат всегда оказывались в наличности, и прошло
довольно много времени, пока догадались, что жестянки надо брать в руки
и подвергать более тщательному исследованию.
К неудачникам, которые были изобличены в надувательстве по отношению к
своим начальникам, принадлежал и Балоун, сожравший свой неприкосновенный
запас уже на второй день, когда какой то плутоватый солдат научил его, как это сделать. И вот теперь он в отчаянии бегал туда и сюда, пытаясь
найти какую нибудь еду но ничего не мог раздобыть, так как консервы
Лукаша тоже успели исчезнуть. Балоун совершенно потерял голову и стал
болтать, что приближается светопреставление и начинается день Страшного
суда; он сидел в углу блиндажа и молился по маленькой книжечке, которую
жена послала ему из дому вместе с ветчиною, чтобы у него была и духовная
пища,
В ту же ночь русские произвели атаку на австрийские позиции, а под утро
повторили ее. Вдоль всей цепи окопов трещал адский огонь; позади них и в
проволочных заграждениях впереди рвался снаряд за снарядом, и Балоун, заткнув себе уши, причитал:
– Наступил он, наступил! Сперва нас морили голодом, а теперь и совсем
убивают.
– Что ж, и это может случиться, – отозвался Швейк, прислоняясь к стене и
определяя по ее сотрясению, на каком расстоянии разорвался снаряд. – А
ты знаешь, что следует перед смертью хорошенько попоститься? Умирать –это еще более важное дело, чем идти к причастию. После смерти человек
идет к небесному причастию, и не захочет же он явиться туда с полным
брюхом. В самом начале войны, после боя при Замостье, фельдкураты пошли
причащать на поле битвы, и из Замостья с ними пошел и раввин посмотреть, нет ли там какого нибудь
духовное утешение. Вот идет он с одним фельдкуратом и смотрит, как
совершается обряд последнего елеопомазания тяжело раненых, и вдруг под
кустом они находят двух раненых солдат. Один из них христианин, а другой
– еврей. Вот фельдкурат и объявил своему то отпущение грехов, и
соборовал его, и подал ему духовное утешение. «Сын мой, – говорил он, –раны твои тяжки, и жизнь твоя на исходе; но не страшись, ибо еще сегодня
ты узришь лик господень и вечно будешь с восторгом созерцать его». И тот
солдат поцеловал распятие и умер. А раввин тоже помолился над солдатом
евреем, тоже захотел влить в его душу утешение на дальний путь и говорит
ему: «Моисей, я вижу, что не долго тебе уж оставаться тут, но не тужи, потому что для всех наступает час, когда надо оставить свои дела. И ты
умрешь так скоро, что еще сегодня будешь ужинать с Авраамом». Тогда
солдат плюнул и со вздохом ответил: «Видит бог, что мне вовсе не хочется
жрать!» Так что, Балоун, старый грешник, приготовься к путешествию в рай.
Балоун встал на колени и принялся целовать переплет своей книжечки; в
эту минуту снаряд угодил так близко от них, что с потолка посыпалась
глина, и Швейк многозначительно промолвил: – Сейчас нам будет крышка!
И вдруг посреди жесточайшей канонады послышался снаружи голос: – Командира! Где командир? Командира!
– Швейк, поди ка, взгляни, кого тут нелегкая принесла, – приказал
поручик Лукаш. – Чорт подери, может быть, это ординарец с приказом, чтобы нам удирать отсюда.
Швейк заковылял по окопу на голос, не перестававший взывать: «Командира!
Где командир?», и вскоре вернулся с двумя солдатами, которые тащили на
спине большие, тяжелые мешки.
– Паек? Сыр, консервы, сало? – спросил, выходя навстречу, поручик Лукаш.
– Так что, господин поручик, – ответил один из пришедших, – нам
неизвестно, что в них есть. А только вот пакет от господина полковника
Шредера. Нам приказано доставить его во что бы то ни стало, и обещаны за
это серебряная медаль и недельный отпуск. Поручик поспешил вскрыть пакет
и быстро пробежал несколько строк: «Содержимое мешков немедленно и
срочно раздать людям вверенного вам батальона, внушив им расходовать
бережно». Подписано: «Полковник Шредер».
– Чорт возьми, что там может быть? – ругался поручик, ощупывая мешки. –Ручные гранаты? Патроны? Сигнальные ракеты?
Он приказал Швейку открыть мешки. Балоун, в котором вспыхнула искра
надежды, бросился помогать Швейку, так как он предполагал, что в мешках