И быть роду Рюриковичей
Шрифт:
После кровавых дней затих городской люд. Но не жестокая расправа усмирила голодную чернь, а бесплатная раздача хлеба на другой же день...
На мосту Евсей остановился. День был безветренный, и море спокойное, вода в бухте замерла, и так же застыли военные корабли императорского флота. Они бессчётны, сотни их — дромонов, трирем, хеландий и памфил — устрашающе бороздят моря Эгейское и Средиземное, поднимают волну Понта Эвксинского и режут воды моря Мраморного. Они не поддаются учёту, и те, которые передыхают в гавани Золотого Рога, только часть могущественного флота империи.
Глядя на эту грозную армаду,
Евсей завидовал новгородцам: они направят свои ладьи домой, а ему дорога в Киев заказана, пока жив главный волхв. Но почему выживший из ума старик может заставить страдать его, Евсея, подумал купец и решил: будь что будет, а на следующий год он непременно поплывёт в Киев.
Император всё ещё дышал. Но он не только дышал, он был ещё в состоянии мыслить и отдавать распоряжения. Когда толпа подошла ко дворцу, а испуганный Александр появился у ложа базилевса, тот спросил, сурово насупившись:
— Почему безмолвствуют «бессмертные»?
— Они ждут, что велишь им ты, божественный.
— Пусть бессмертная гвардия обнажит мечи и усмирит этих беснующихся зверей. Только кровь и смерть остановят их...
И ещё император распорядился открыть хранилища с зерном, печь хлеб и раздавать его голодающим, направить корабли за египетской пшеницей, а на Ипподроме устраивать развлечения, конные бега и бои диких животных.
Насытившись бесплатным зрелищем, подкормленный малыми подачками, народ мирно подходил ко дворцу, славил базилевса, желал несравненному и божественному долгих лет царствования...
Успокоился охлос, и снова позабыли сановники об умирающем императоре. Не появлялся и Александр. Горькие мысли не покидали базилевса Льва. Неожиданно ему захотелось принять ванну. Он представил, как его погружают в бассейн, наполненный благоухающим настоем из лепестков роз, как потом распаренное тело разотрут духмяными маслами и искусные массажисты разомнут дряхлые мышцы. Тогда к нему вернётся здоровье и исчезнет беспомощность.
Император поманил евнуха Василия, велел позвать слуг, чтобы отнесли его в бассейн, но евнух перевёл взгляд на врача, а тот отрицательно повертел головой, чем несказанно озлил базилевса: даже этот носастый грек осмеливается не выполнять его указания!
Базилевса не посещает императрица. Эта старая блудница, соблазнившая многих, в том числе и Александра, распорядилась не пускать к нему, умирающему, его любимую женщину с сыном Константином...
Три дня священники отправляли богослужение у постели императора, а вчера патриарх причастил его тела и крови Христовой, но смерть не торопилась: она знала своё время.
Император протянул руку, поманил врача. Тот подскочил раболепно, как в былые годы, и базилевс смягчился:
— Ты был раб, Амантий, но я сделал тебя свободным, не так ли? Ты познавал науку у мудрейших в Эсклепии, почему же ты не лечишь меня? Верни мне здоровье, и я награжу тебя так, как не награждал никого.
— Божественный и несравненный, никакие познания не могут помочь больному, если над ним навис рок, когда
Базилевс недовольно поморщился:
— Разве у тебя мог быть другой ответ? — и отвернулся, а врач отошёл на своё место.
Однако император, помолчав, снова позвал его:
— Ты, Амантий, врач, который лечит здоровых. — Рассмеялся: — Но ты и все мои сановники напрасно ожидаете моей смерти.
Откинув пурпурное одеяло, базилевс попытался сесть. Врач и слуга подскочили, помогли.
— Видите, сегодня я сижу, а завтра встану, и эти ноги, — он пошевелил ими, худыми, жилистыми, — послужат мне. О, я ещё похожу на них!
Мрачная усмешка скользнула по губам врача, но император не заметил её, потёр тощую грудь. Глаза старого слуги, евнуха Василия, по-собачьи преданного своему хозяину, влюблённо смотрели на несравненного. Он воскликнул:
— О Господи, услышь эти слова!
Слуга поверил базилевсу, он знал, что, когда император появится в приёмном зале, сановники, как побитые псы, подползут к нему и по-прежнему будут льстить и заискивать.
Евнух Василий поправил белую шёлковую простыню, помог базилевсу лечь. А тот думал, что скоро закончится его бренная жизнь и начнётся вечная, небесная — тогда он не будет чувствовать боли тела и ему станет легко... Однако жаль расставаться с земной жизнь. Ему, императору Льву, как никогда, хочется подняться хотя бы на один короткий день и посмотреть, как унизятся те, кто сегодня постарался забыть его.
Базилевс спросил у врача:
— У тебя есть братья, Амантий?
— Да, несравненный, у меня один брат, и он тоже врач. Давно это случилось: он уехал к русам и остался у псковского князя, а два лета назад получил я от него весть, что живёт он в Киеве у жены князя Игоря.
— Ты сказал, в Киеве?
Упоминание о Киеве изменило ход мыслей базилевса. Он подумал о Киевской Руси, которая возникла внезапно из многоплеменной Великой Скифи. Логофет дрома евнух Леонид высказывал беспокойство в связи с возникновением этого государства, но что значит Великая Скифь по сравнению с могущественной империей? Да, он, базилевс, признает, что русы способны на дерзкие набеги, но не более. Хотя надо отдать должное киевскому князю Олегу, который оказался способным объединить славян. Однако Великая Скифь останется Великой Скифью. Прежде, когда славяне жили разрозненно, империя не опасалась русов. Если же, случалось, их военные корабли появлялись у стен Константинополя, их без труда отгоняли. Так было, когда в Киеве княжили варяги Аскольд и Дир. Тогда, помнится, с русами подписывали договор о торговле...
— Скажи, Василий, не жил ли я напрасно? — обратился император теперь уже к слуге.
— Божественный, ты был светом империи, она жила твоими мудрыми законами. Твоя «Базилика» останется на века.
— Ты сказал «был», но разве меня уже нет? — удивлённо и в то же время насмешливо спросил базилевс.
— Прости, божественный, мой глупый язык. Ты есть, и ты будешь!
Император хмыкнул:
— Хорошо, Василий, помолчи, я хочу отдохнуть. И ты прав: я ещё поправлюсь, ибо я нужен моему народу. Ты слышал, как он приветствовал меня?