И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
Но как же, черт возьми, это получилось? Миша впадает в панику. Он больше не пьян, действие uppers прошло, и поэтому он отворачивается от окна и смотрит на Мелоди, которая как раз пудрит себе нос, смотрясь в зеркальце пудреницы, что в ее руке, — самая красивая…
— Мелоди! — взвывает Миша.
— Да, милый? — она смотрит на него сияющими глазами.
— М-м-м-мы в Ба-ба-ба-багдаде!
— А где мы еще должны быть, мой дорогой?
— Дамы и господа, мы просим вас оставаться на своих местах, пока двигатели не будут остановлены. Спасибо!
Сначала по-английски,
— В-в-в-в-в… — Миша тяжело дышит. Теперь только чтобы не случилось инфаркта. Это было бы не к месту.
— Ну?
— Мы должны быть в Нью-Йорке, Мелоди! Почему Багдад? Мы же хотели в Нью-Йорк!
— Мы и до сих пор хотим, Миша! Боже, как ты хорош, с твоими собачьими глазами, так бы и съела, — ааааах! — И она порывисто обнимает его.
— Ч-ч-ч-что значит — мы до сих пор хотим?
— Понимаешь, нам тут нужно доделать одну малость.
— Не понимаю! Доделать? Нам? В Багдаде? Что?
— Я же тебе сказала об этом в Москве.
— Ты мне ни слова не сказала.
— Я тебе говорила об этом три раза.
— Ни разу.
— Миша, ты хочешь разозлить меня?
— Ради Бога, нет, Мелоди! Но посмотри на меня! Ты видишь, — я обалдел от неожиданности. Я боюсь, что сошел с ума.
— Ты абсолютно нормален.
— Но почему я ничего не помню о том, что сначала какая-то мелочь в Багдаде, а потом Нью-Йорк?
— Мой бедненький, — говорит она и прижимается к нему (от ее прикосновения у Миши вновь кружится голова)… — Мой малыш просто немножко переутомился от того, что слишком часто делал свою Мелоди счастливой, — жарко шепчет красавица в мишино ушко. И покусывает его.
— Ч-ч-что ты хочешь этим сказать?
— Что ты под конец — прости, но то, что ты совершил, подкосило бы самого сильного мужчину! — плохо держался на ногах и едва ли что-то понимал, мое золотко.
— Я все понимал!
— Не все, милый.
«Джамбо», наконец, останавливается и затихает. Он не припарковывается здесь к фаллосу, трап подкатывается к нему…
— Ну, кто же ходил для тебя за всеми бумагами, потому что ты в перерывах так глубоко спал? Помнишь ли ты еще, как ты попал в аэропорт? Как мы поднялись в эту машину?
Миша смотрит на нее, проглатывает комок в горле и бормочет растерянно:
— Нет… ты права… Все это как в тумане… Я… я почти ничего не помню.
— Вот видишь, милый! Поэтому ты не помнишь, как я тебе сказала, что мы должны доделать еще одну малость в Ираке…
Толчок. Трап состыковался с «Джамбо».
— Наверное, так и было. Скажи мне только: что доделать?
— Я тебе все объяснила. Мне и в голову не пришло, что ты до такой степени ничего не соображаешь.
— Мелоди! Я хочу немедленно узнать… — начинает Миша громко, но в этот момент в салон первого класса входит офицер, высокий, красивый и, без сомнения, очень высокого звания. Все смотрят на него слегка удивленно и немного испуганно, на нем роскошная военная форма, отделанная золотом, да еще как! (Все они здесь, что ли, заказывают пошив в Лондоне?)
Вот он уже стоит перед Мелоди и Мишей, отдает честь и дарит ослепительную улыбку.
— Уважаемая мадам,
Мелоди позволяет расшитому золотом поцеловать кончики своих пальцев. Миша нехотя пожимает этому типу руку. Вот радость. Теперь и генералы к нашим услугам!
— Позвольте, я пойду впереди, господа. О вашем багаже сейчас позаботятся. Машина стоит возле самолета, мы не хотим привлекать ничьего внимания…
— Ну, пойдем же! — говорит Мелоди Мише и семенит вперед вслед за расшитым золотом, отчего ее прелестная фигура смотрится еще лучше. Что же мне остается делать? — думает Миша и неуклюже шагает за ней к трапу.
Действительно, там ждет черный «Мерседес-600», удлиненный, прямо возле «Джамбо»! Стоит невыносимая жара.
Минутку! Миша останавливается и, открыв рот, озирается.
Где же мой ветер? Старый, мудрый ветер, блуждающий в течение шести тысяч лет вокруг земного шара, всегда предостерегавший меня, если запахнет жареным, мой спаситель, мой добрый, верный ветер? На этот раз он меня не предостерег. Я не почувствовал ни малейшего дуновения. Где же мой ветер?
— Позвольте попросить вас… — Генерал открывает дверцу автомобиля. Теперь меня расстреляют, мой ветер покинул меня, я пропал, думает Миша.
Мелоди уже устроилась сзади. Миша лезет следом, садится возле нее, генерал располагается напротив, стучит в толстое закрытое стекло, за которым сидит водитель-солдат, а рядом еще один. Машина едет по взлетно-посадочной полосе, мимо здания аэровокзала, на автостраду.
— Я отвезу вас в правительственную гостиницу, — говорит генерал. — Вам там понравится. Всех наших высоких гостей мы отвозим туда. Это лучше любого отеля в Багдаде и абсолютно безопасно.
— Очень благодарна вам, генерал, — поет Мелоди.
Она образованна, у нее хорошие манеры, она истинная леди, а не такая неказистая пролетарская фигура из ГДР, как ты, Миша, которого любая неожиданность убивает наповал, черт возьми, такое любого убьет наповал! А Мелоди — настоящая аристократка. Она все принимает спокойно и естественно, как будто такое случается с ней каждый день.
Водитель нажимает на газ. Мимо пролетают пальмовые рощи, пруды, цветники, промышленные здания, — частично разрушенные недавней войной, частично уже восстановленные, навстречу им попадаются неповоротливые повозки, запряженные мулами, люди в отрепьях, почти нагие дети, военные грузовики. Тихо жужжит кондиционер.
— Я хочу, наконец, знать… — начинает Миша, но Мелоди цедит сквозь зубы:
— Не сейчас! — и поворачивается, улыбаясь, к генералу Самава (если бы он знал, как она бедствовала со своим Джонни, пока я не появился, думает Миша, испытывая некую мешанину из ревности и страха), а генерал объясняет, что в Багдаде два с половиной миллиона жителей, здесь живет каждый пятый житель Ирака.
— Город контрастов, — говорит генерал. — Атмосфера «Тысячи и одной ночи», 140 мечетей с великолепными минаретами, базары, старые караван-сараи, школы Корана — и рядом высотные дома, оживленное движение, один из современнейших городов Среднего Востока!