i dfee46a8588517f8

User

Ответ на указания — полное послушание. Поздравляя импе­ратрицу с новым, 1916 г. Николай пишет ей 31 декабря: «Если б только ты знала, как это поддерживает меня и как вознаграждает меня за мою (!) работу, ответственность (!), тревоги и пр. ... Пра­во, не знаю, как бы я выдержал все это, если бы богу не было угод­но дать мне тебя в жены и друзья. Я всерьез говорю это»^9,5.

В 1916 г. диапазон прямого вмешательства царицы и Распу­тина в государственные дела все более расширяется. Фактически царица уже управляет страной. Она вызывает министров, прини­мает от них доклады и отдает распоряжения, против которых они не только не возражают, но которых просят. Причем делается это отнюдь не захватным порядком, а по горячему желанию самого царя. «Да, действительно,

тебе надо быть моими глазами и ушами там, в столице, пока мне приходится сидеть здесь,— пишет он в Царское Село 23 сентября 1916 г.— На твоей обязанности лежит поддерживать согласие и единение среди министров — этим ты приносишь огромную пользу (!) мне и нашей стране! О бесцен­ное Солнышко, я так счастлив, что ты наконец нашла себе подхо­дящее (!) дело! Теперь я, конечно, буду спокоен и не буду мучить-

и и Q4

ся, по крайней мере о внутренних делах» .

В инструкциях царю супруга прежде всего заботится об укреп­лении позиций «Друга». «Держи мою записку перед собой,— пи­шет она 27 сентября 1916 г.— Наш Друг просил тебя переговорить по поводу всех этих вопросов с Протопоповым, и будет очень хоро­шо, если ты поговоришь с ним о нашем Друге и скажешь ему, что он должен слушать Его и доверять Его советам — пусть он почув­ствует, что ты не Избегаешь Его имени». Этот приказ повторяет­ся снова, в конце письма: «Вели ему слушаться советов нашего Друга... пожалуйста, скажи это, пусть он видит, что ты Ему дове­ряешь, он знает Его. Держи эту бумагу перед собой»⁹⁵.

Влияние Распутина к осени 1916 г. было так велико, что кажет­ся неправдоподобным даже для историка, отдаленного от описы­ваемых событий более чем полувеком. В этом отношении вызывает подлинное изумление факт, связанный с вмешательством «старца» в дела юго-западного фронта. Когда царь отдал Брусилову приказ о приостановке наступления, «Друг» остался «очень доволен» рас­поряжением «папы» и заявил: «Будет хорошо»⁹⁶. Однако Бруси­лов сумел настоять на отмене приказа и продолжал наступление. Узнав об этом, царица телеграфировала: «Он очень расстроен тем, что не последовали твоему (!) плану... Твои мысли внушены свыше». Вслед за телеграммой полетело письмо: «Милый, наш Друг совершенно вне себя от того, что Брусилов не послушался твоего приказа о приостановке наступления. Он говорит, что тебе было внушено свыше (!) издать этот приказ... Надеется, что ты все же будешь настаивать на своем решении»⁹⁷. В тот же день царь в ответ шлет письмо, где в извиняющемся тоне объясняет, почему изменил свое первоначальное решение и добавляет: «Эти подроб­ности только для тебя одной — прошу тебя, дорогая! Передай Ему только: папа приказал принять разумные меры!»⁹⁸ Но царица неу­молима: «Ты должен на этом настоять — ты глава...»⁹⁹ Спустя два дня царь сообщает: «Дорогая моя, Брусилов немедленно по полу­чении моего приказания отдал распоряжение остановиться и толь­ко спросил, надо ли отсылать обратно прибывающие войска (этим и было обусловлено решение о продолжении наступления.— А. А.) или разрешить им продолжать их движение»¹⁰".

Отношение царя к Распутину явно отличалось от отношения жены, было гораздо более сдержанным и временами, как видно из переписки, даже скептическим. Очень верно и точно, на наш взгляд, различие в отношении супругов к разного рода юродивым и псевдосвятым вообще, к Распутину в частности, выразил Шавель- ский. «Если,— писал он,— разные „блаженные", юродивые и дру­гие „прозорливцы" для императрицы были необходимы, то для него они не были лишни. Императрица не могла жить без них, он к ним скоро привыкал. Скоро он привык и к Распутину»¹⁰¹.

Французский посол Морис Палеолог отвечал на этот вопрос примерно также. «Имеет ли Распутин такую же власть над импе­ратором, как над императрицей?»—«Нет, и разница ощутительна», особенно тогда, когда «старец» вмешивается в политику. «Тогда Николай II облекается в молчание и осторожность, он избегает затруднительных вопросов; он откладывает решительные

ответы, во всяком случае он подчиняется после большой внутренней борьбы, в которой его прирожденный ум очень часто одерживает верх. Но в отношении моральном и религиозном император глу­бочайшим образом подчиняется влиянию Распутина»¹⁰².

Родзянко, в свою очередь, настаивал на том, что, хотя императ­рица сумела расположить царя к Распутину и внушить доверие к нему, он, Родзянко, «на основании личного опыта» положитель­но утверждает, что «в тайниках души императора Николая II до последних дней его царствования все же шевелилось мучительное сомнение»^{10 3}.

Если это так, то с полной очевидностью следует, что сам Рас­путин без царицы не мог бы иметь сколько-нибудь существенного влияния на политику Николая II. Более того, весьма сомнитель­но, чтобы он вообще мог уцелеть в качестве очередного «блажен­ного» при дворе при его наклонностях и образе жизни: царь под соответствующим давлением, о котором уже говорилось, не заду­мываясь, выдал бы его Джунковскому или Самарину и испытал бы при этом, вероятно, немалое облегчение. Николай, как мы ви­дим, отлично понимал, да и императрица этого не только не скры­вала, но ежеминутно подчеркивала, что ее советы и указания — это советы и указания «Друга»¹⁰⁴.

Таким образом, все упиралось в царицу, и недаром те из окру­жения царя, которые понимали губительную роль Распутина и бы­ли озабочены сохранением престижа царской власти, решение проблемы видели в той или иной форме изоляции царя от его жены. Наиболее модной в этих кругах была мысль о заточении царицы в монастырь.

Итак, из всего изложенного следует, что формула «царем уп­равляла царица, а ею—Распутин» полностью соответствовала действительности, как и тот факт, что это двойное подчинение касалось коренных вопросов внутренней и внешней политики: 1 состава правительства, характера управления страной и т. д.

Возникает, естественно, вопрос: чем объяснить причины и силу влияния «старца» на императрицу, а ее — на последнего россий* ского самодержца? Наблюдатели, и из числа тех, которых мы цити­ровали, и другие, объясняли неспособность Николая противог стоять напору истеричной супруги любовью к ней и бесхарактер­ностью.

Источник всепоглощающего влияния Распутина на царицу сви­детели и современники усматривали в ее экзальтированном исте­рическом характере, который обусловливал также и ее мистицизм. Так, один из них писал: «Но тут возникает перед нами непонятный вопрос: как могло случиться, что иностранная принцесса, родив­шаяся в культурной западноевропейской среде и воспитанная при английском дворе в духе позитивизма и реализма, подпала под неограниченное влияние некультурного мужика, очутилась в таком мраке мистицизма и стала исповедовать столь отсталые взгляды на государственное правление?» Ответ был следующим: экзальта­ция и болезненная психика ^{10 5}.

Умело используя это, Распутин, по всеобщему мнению, внушил ей мысль, ставшую для нее отправной точкой всех ее суждений и поступков: пока он, Распутин, будет при дворе, будет, во-первых, жив наследник и, во-вторых, царь сохранит свой престол. В про­тивном случае царевич умрет, а Николай II лишится трона'⁰⁶. Смысл этого объяснения сводится к тому, что отношение императ­рицы к «старцу» покоилось исключительно на чувстве, ее предан­ность ему была чисто эмоциональной, без участия разума, потому абсолютной и слепой. Иными словами, вера царицы в Распутина не имеет никакого объективного обоснования, она от начала до конца субъективна и, следовательно, случайна.

Такое объяснение, однако, лишь часть истины. Показательно, что во всех письмах царицы августейшему супругу, составляющих ⁹/ю трехтомной публикации, в числе приводимых ею аргументов о необходимости следовать указаниям «старца», повторяющихся ^ десятки раз, нет ни одной ссылки на болезнь наследника. Точно так же не выдерживает проверки тезис о том, что вера царицы в Распутина была слепой, в частности утверждение, что она не верила никаким фактам о его образе жизни и неблаговидных про­делках, как бы они ни были бесспорны. В действительности вера была не столь слепой, как считали современники.