i dfee46a8588517f8

User

В свете сказанного Е. Д. Черменский вправе задать вопрос: если царская чета была так уверена в правильности своего курса, если с этого курса их не смог бы сбить и сам «Друг», посмей он это сделать, то почему для них «добро» этого «Друга» имело столь весомое, практически решающее значение? Почему,

если императрица твердо знала, что надо делать в каждую данную минуту, осуществление ею же задуманного ставилось целиком в зависимость от одобрения или, наоборот, неодобрения Распутина? В чем здесь связь и причина, если искать для ответа более глу­бокие основания, чем только особенности психики и характера августейшей четы?

j Ответ, на наш взгляд, сводится к следующему. Всякая I власть полномочна по своей природе и психологии, а потому все I время нуждается так или иначе в одобрении, в подтверждении

уполномочия: Царь — самодержец! Этот боевой клич был аль­фой и омегой политической философии царя и царицы. Но... самодержец именем божьим, ибо, как известно, всякая власть от бога. Царь — самодержец. Но еще и потому, что в свое время (скажем, во времена Михаила и Филарета) «народ»— сиречь земский собор — вручил эту власть родоначальнику дома Ро­мановых. Спрашивается, как убедиться, что полномочия оста­лись в силе, что народ по-прежнему за царя в условиях, выра­жаясь словами Гурко, существования в заколдованном кругу, куда не проникают течения народных мыслей? Ответ напраши­вается сам собой: мир иллюзий рождает новые иллюзии. Вначале (если вести отсчет с 1905 г.) это были черносотенные орга­низации. Потом помимо них и преимущественно Распутин сразу очень удобно (хочется даже сказать, компактно), в одном лице представлявший и бога и народ. «Одна из существенных причин ее (царицы.— А. А.) расположения к Распутину,— указывал Гур- I ко,— состояла именно в том, что она почитала его за выразителя народной мысли» "⁶. А уж о выражении божьей мысли гово­рить не приходится — в переписке слова «божий человек» рядом с именем Распутина встречаются десятки раз. Сила и несокруши­мость Распутина как раз и состояли в том, что он вселял в царицу и царя уверенность в своей правоте, без которой они, находясь в полном отрыве от действительности и подвергаясь все усиливавшимся «конституционным» давлениям, начиная с «Про­грессивного блока» и кончая великими князьями, не смогли бы против них устоять. «Друг» подтверждал такие полномочия'цар- ской четы, перед которыми голос «гнилого Петербурга» не имел никакого значения.

I «Распутинство» в самых разных его проявлениях — необходи- ; мый атрибут абсолютистского или полуабсолютистского режима, ! подошедшего к порогу гибели. То, что последняя русская импера­трица была человеком с вывихнутой психикой, осложненной огра­ниченностью маленькой провинциальной немецкой принцессы,— историческая случайность, приведшая к появлению «святых» типа Филипса, Распутина и других шарлатанов "⁷. Но можно почти с полной уверенностью предположить, что, будь она женщиной со спокойным уравновешенным характером, не зараженной мистикой, «друг» все равно бы был — другого типа, иных повадок, но непременно. Вполне возможно, что это был бы внешне благо­пристойный и даже лично порядочный и бескорыстный человек,

образованный, не обязательно из «низов», сути дела это бы не меняло: политика и линия поведения, которую он бы подсказывал, была бы по существу распутинской.

Кстати, у царя имелся именно такой советчик, который поя­вился задолго до Распутина и сохранил благорасположение Нико­лая II до самого конца. Некий Клопов, мелкий новгородский земле­владелец, введенный во дворец одним из великих князей. По мне­нию Гурко, «человек необыкновенно чистый, далеко не глупый, но совершенно неприспособленный к какому-либо практическому де­лу». Когда царь поручил ему участвовать в борьбе с неурожаем в 1897 г., из этого получился сплошной конфуз. «Однако отно­шения государя с Клоповым не прекратились, и он продолжал в течение довольно продолжительного периода оставаться одним из закулисных царских советников по разнообразнейшим вопросам внутреннего управления» ¹¹⁸. Последний раз этот Клопов появ­ляется на авансцене незадолго до революции. Клопов не смог конкурировать с Распутиным, ибо был скромным и честным челове­ком, но в принципе он мог бы вполне занять место «Друга».

Процесс самоизоляции с его ставкой на «божьего человека» резко сужал круг влиявших на самодержца из среды камарильи. Процесс изоляции зашел так далеко, что Николай оказался отчужденным даже от своего непосредственного окружения.

Все изложенное позволяет сделать вывод: накануне своей гибе­ли абсолютистский режим настолько

замыкается в себе, что изолирует себя не только от собственного класса, но и от привыч­ного непосредственного окружения в лице камарильи, вернее, ее большей части. Процесс имеет объективный характер. Личные свойства носителя верховной власти только накладывают на этот процесс субъективный отпечаток, порой настолько сильный, что его объективная природа не сразу распознается. Так именно обстояло дело с последним российским самодержцем. На первый взгляд появление и роль Распутина представляются как исключительно результат свойств характера и мировоззрения царской четы. Однако более внимательный анализ показывает, что Распутина породила «распутинщина» (а не наоборот), под которой следует понимать продукт разложения абсолютизма, его паразитизм, пол­ный отрыв от интересов страны, утрату всех положительных ка­честв, которыми он когда-то обладал.

«Распутинщина»— это и симптом болезни и сама болезнь, означавшая, что царизм уже у порога гибели.

Камарилья против камарильи

Самоизоляция верховной власти, выраженная в «распутин- щине», вызвала и породила конфликт между этой властью и камарильей, что является также показателем глубочайшего кри­зиса абсолютизма, его предельно критического состояния, ибо только такая ситуация может заставить камарилью пойти на кон­фликт.

Слово «камарилья» происходит от испанского «camarilla», и под ней обычно понимают группу придворных, клику, которая, ' пользуясь своим положением, при помощи разного рода интриг старается влиять на государственные дела в интересах личной выгоды. Однако это слишком узкая характеристика. В. И. Ленин (определил камарилью как политический институт, являющийся /органической частью абсолютизма и выражающий его самые / реакционные черты, как неофициальное правительство, стремя- ( щееся диктовать свою волю правительству официальному, управ- ¹ ляющему страной на основании закона.

, «Дело в том,— писал В. И. Ленин,— что у нас, как и во j всякой стране с самодержавным или полусамодержавным режи- I мом, существуют собственно два правительства: одно официаль­ное — кабинет министров, другое закулисное — придворная кама­! рилья. Эта последняя всегда и везде опирается на самые реак- I ционные слои общества, на феодальное — по-нашему черносотен­ное — дворянство... Изнеженная, развращенная, выродившая­ся — эта общественная группа являет собой яркий образец самого гнусного паразитизма... Сохранение крепостнического хозяйства, I дворянских привилегий и самодержавно-дворянского режима — i вопрос жизни и смерти для этих мастодонтов и ихтиозавров, ибо ; „зубры"—для них слишком почетное название»"⁹.

Таким образом, главная цель камарильи состоит в сохранении существующего режима — источника ее и благополучия. Однако разложение царизма зашло в последние годы его существования так далеко, изоляция камарильи от подлинной жизни страны и ее проблем была столь необратимой, что лишь небольшая часть придворных кругов, движимая инстинктом самосохранения, считала необходимым задуматься о судьбах режима и как-то вме­шаться в политику царя.

Людей, оказывавших сколько-нибудь серьезное политическое влияние на Николая II, было очень мало.

На это явление обратил внимание Шавельский. Описывая окружение царя в ставке, он констатировал: свита — люди «„бла­гонамеренные", в большей или меньшей степени ему преданные, но у лучших из них недоставало мужества говорить правду и почти у всех — государственного опыта, знаний, мудрости, чтобы самим разобраться в происходящем и предостеречь государя от неверных шагов» ¹²⁰. И далее шел ряд персональных характеристик, очень метких и верных.

Дворцовый комендант Воейков был самым ловким из царского окружения, но имел дурную привычку расценивать события легко­весно —«грозные тучи принимать за маленькое облачко». По части парада или коммерции перворазрядный делец, в делах государст­венных он «был недалек и легкомыслен». Самый умный — царский лейб-медик профессор Федоров, но его девиз —«моя хата с краю». Флаг-адмирал Нилов открыто высказывал свою вражду к Распу­тину. Несмотря на это, отношение царя к нему (в отличие от царицы) оставалось по-прежнему доброжелательным, «но и толь­ко». Нилов был человеком со странностями и путаным языком. ‘ К тому же горький пьяница.