И дух наш молод
Шрифт:
У нас его книга впервые была напечатана в 1923 году, а прочитал я ее на одном дыхании - год спустя, уже став слушателем Академии Генерального штаба Красной Армии.
Джон Рид... В октябрьские дни семнадцатого это имя мне ничего не говорило. И вот - Красная площадь, Мавзолей, могила Свердлова, Стена коммунаров и на сером мраморе у Кремлевской стены - "Джон Рид. 1887-1920".
Что он сделал? Почему американец похоронен рядом с вождями русской революции, ее выдающимися героями?
Уже тогда мне хотелось получить ответ на этот вопрос. Но по-настоящему заинтересовался я Ридом и его книгой по... рекомендации В. И. Ленина.
"Эту книгу, - писал Ильич в 1919 году в своем предисловии
Прочитав "с громаднейшим интересом и неослабевающим вниманием" книгу Джона Рида, Владимир Ильич горячо, от всей души рекомендовал ее "рабочим всех стран", так как увидел в ней "правдивое и необыкновенно живо написанное изложение событий, столь важных для понимания того (здесь и дальше курсив наш. - В. В.), что такое пролетарская революция, что такое диктатура пролетариата"{143}.
Я засел за книгу Рида. С тех пор она - "сгусток истории, истории в том виде, в каком ее наблюдал" автор, стала для меня настольной. И по сей день считаю эту книгу лучшим из всего, что написано о революции свидетелями и участниками ее. Глубоко убежден: рекомендация В. И. Ленина ничуть не устарела в наше время. И сегодня горячо советую: читайте Джона Рида, и перед вами откроется не только общая картина "настоящей, народной массовой революции", но и картинки, выхваченные из жизни, из бурного потока, без которых нельзя почувствовать, понять дыхание, пульс Октября.
Для меня, участника многих событий, описанных Ридом, книга обладает еще и особым свойством. Читаешь - и тебя не оставляет ощущение, что автор всюду следовал за тобой; вместе с тобой, затаив дыхание, слушал Ленина ("Ленин говорил, широко открывая рот и как будто улыбаясь; голос его был с хрипотцой - не неприятной, а словно бы приобретенной многолетней привычкой к выступлениям - и звучал так ровно, что, казалось, он мог бы звучать без конца..."){144}.
Был рядом, когда ты шел по длинным, сводчатым коридорам Смольного или когда спускался в столовую - "обширную и низкую трапезную, в нижнем этаже" и становился "в очередь, ведущую к длинным столам, за которыми двадцать мужчин и женщин раздавали обедающим щи из огромных котлов, куски мяса, груды каши и ломти черного хлеба".
Дальше точно схваченная картинка быта тех дней. "Жирные деревянные ложки лежали в корзинке. На длинных скамьях, стоявших у столов, теснились голодные пролетарии. Они с жадностью утоляли голод, переговариваясь через всю комнату и перекидываясь незамысловатыми шутками.
В верхнем этаже имелась еще одна столовая, в которой обедали только члены ЦИК. Впрочем, - тут же мимоходом сообщает Джон Рид, - туда мог входить кто хотел. Здесь можно было получить хлеб, густо смазанный маслом, и любое количество стаканов чая"{145}.
Читателя, знакомого по книгам и фильмам с голодным, более чем спартанским бытом революционного Петрограда, наверняка смутят "куски мяса", "ломти черного хлеба", "хлеб, густо смазанный маслом".
Но и тут Джон Рид - строгий летописец тех дней - верен себе, верен правде.
Все было: осьмушки хлеба, селедочные супы и щи, чай с сахарином, кипяток "без ничего" или с той же ржавой селедкой, но в конце октября и в дни восстания питание по тем временам (продовольственными вопросами ведали в те дни члены ВРК С. Я. Багдатьев и Н. А. Скрыпник) было поставлено отлично. К тому времени крупнейшие продовольственные склады города уже находились под полным или частичным контролем Советов и Красной гвардии. Мясо, крупу, жиры предоставил в распоряжение
Я рассказываю об этом подробно, потому что революция - это не только штурм, молниеносные атаки, баррикады, порыв и энтузиазм, но и эти незаметные, неброские, негероические на первый взгляд будни: горячие щи, кипяток, густо посыпанный солью или сахаром ломоть черного хлеба.
"Десять дней, которые потрясли мир" воскрешают в памяти не только общие, монументальные картины борьбы и быта великой народной революции. Недавно, в который раз перечитывая любимую книгу, я впервые обратил внимание на эпизод, имеющий непосредственное отношение к человеку, который в те далекие годы был самым близким моим другом.
Тут нам придется заглянуть несколько вперед. 29 октября (11 ноября по новому стилю) контрреволюция перешла в наступление. Утром в Царское Село (ныне - Пушкин) под торжественный колокольный звон всех церквей вступили казачьи части генерала Краснова. Сам Керенский, еще недавно бежавший из Зимнего дворца, ехал впереди пока еще верного ему войска. С вершины невысокого холма перед новоявленным Бонапартом открылись золотые шпили и купола столицы.
В это же утро Петроград был разбужен треском ружейной перестрелки и громким топотом марширующих людей. Выступили юнкерские училища: Владимирское, Павловское, Михайловское. Отряды михайловцев заняли телеграф, военную гостиницу, телефонную станцию, установили прямую связь с Керенским. Смольный на несколько часов оказался отрезанным от города, от страны. Весь день шли ожесточенные бои между красногвардейцами и юнкерами.
Джои Рид воссоздает один из самых драматических эпизодов подавления мятежа. Матросы и красногвардейцы окружили Владимирское и Павловское училища, потребовав от юнкеров немедленно сдаться. Керенский по телефону приказал: ни в какие переговоры с Военно-революционным комитетом не вступать. Двух делегатов-парламентеров, шедших с белым флагом, юнкера убили. И тогда, как свидетельствует Рид, красногвардейцы залили здание училища "морем стали и огня"... "Сами их предводители не могли остановить ужасной бомбардировки... Красногвардейцев ничто не могло остановить... В половине третьего юнкера подняли белый флаг".
Среди тех, кто принимал участие в осаде мятежного училища, был мой старый друг Максим Лондарской. В октябрьские дни он командовал путиловской сотней Красной гвардии. После событий, описанных Ридом, сотня Лондарского отправилась под Пулковские высоты, где участвовала в боях. Мы встретились уже после победы над Красновым в Смольном. По лицу вижу: что-то с моим Максимом происходит - гложет друга печаль-забота. Не стал допытываться: знал по опыту - сам расскажет.
– Понимаешь, Вася, какая вышла история. Подошли мы с моей сотней к училищу. Юнкера с крыш и чердаков так и поливают пулеметным и ружейным огнем. А то выбросят белый флаг, а потом, гаденыши, бьют по нашим парламентариям. Ну, думаю, так дело не пойдет. Нужна артиллерия. Прикатили на себе три орудия и - прямой наводкой. Юнкера поняли: с нами шутки плохи. Сдались. Хлопцы радуются, а мне от комиссара ВРК... выговор "за порчу здания".