i e8c15ecf50a4a624

Unknown

А. Л.)...,—указывал В. И. Ленин,— работает рука об руку со Столыпиным: Столыпин физически, полицейски, висе­лицей и каторгой разрушает нелегальную партию — либе­ралы прямо делают то же открытой пропагандой веховских идей — независимцы среди социал-демократов косвенно содействуют разрушению нелегальной партии, крича об ее „омертвелости⁴⁴, отказываясь помогать ей, оправдывая... уход из нее» [399].

«Успокоение». Царизм и сплотившиеся вокруг него иму­щие классы, казалось, добились своей цели. В стране во­царилось «успокоение». Стачечное движение резко пошло на убыль, число стачечников в 1910 г. по сравнению с 1905 г. уменьшилось в десятки раз. Повсюду предприни­матели пытались отнять у рабочих завоевания 1905 года. Крестьянство,

обессиленное изъятиями «аграрников», ли­шившись своих организаций, молчало. В деревне хозяйни­чал земский начальник, туда проникала только черносо­тенная литература. Массы находились в состоянии уны­ния, подавленности, испытывали чувство собственного бес­силия. Мелкобуржуазные партии и организации эсеров, народных социалистов, меньшевиков и др. пришли к пол­ному развалу, распались на отдельные группы и течения. Большевики переживали тяжелый кризис, связанный с разгромом организаций, появлением таких антимарксист­ских течений, как «отзовизм», «богостроительство», эмпи­риокритицизм, разрушительной работой ликвидаторов. Процветала провокация. Пульс общественной жизни едва бился.

На этом фоне неистовствовала упадочническая литера­тура. Смерть, распад, предательство, эротомания, индиви­дуализм стали ео ведущими темами. Либеральные публи­цисты издевались над тем, как в 1905 г. «ломали шапку перед его величеством пролетариатом». Д. С. Мережков­ский писал о «грядущем хаме», имея в виду победу рево­люции. М. П. Арцыбашев в своих романах призывал к раз­врату и самоубийству во имя «свободы личности». Поэт Игорь Северянин воспевал ницшеанское «я». Проповедо­вался уход от действительности, мир символов объявлялся единственной заслуживающей внимания ценностью.

Почти все литературные «измы» того времени (симво­лизм, акмеизм и пр.) сознательно или бессознательно де­лали одно дело: разрушали веру в человека, уничтожали исторический оптимизм, сеяли семена неверия и отчаяния. И это принесло свои плоды. Самоубийство среди молодежи стало модой. «Большая пресса» отводила много места во­просу о существовании «клуба самоубийц», задачей кото­рого являлось содействие желающим отправиться на тот свет. Разложение принимало самые уродливые формы.

Могло показаться, что могильный «покой» воцарился в стране на долгие годы и контрреволюция восторжество­вала. Но революция не была убита. Ее уроки глубоко за­пали в сознание масс и усваивались ими. Над обобщением ее опыта трудились идеологи пролетариата. Однако у ре­волюции, как известно, учатся не только революционные, но и контрреволюционные классы. Урок 1905—1907 гг. заставил царизм усвоить ту истину, что одних негативных средств для предотвращения новой революции недостаточ­но. Необходимо было попытаться решить задачи, постав­ленные революцией, и царизм встал на этот путь, добива­ясь их решения «сверху», контрреволюционным, «бисмар- ковским» методом, в интересах крепостников-помещиков и верхов буржуазии. Орудием для этого он избрал политику аграрного и думского бонапартизма. Первый нашел выра­жение в знаменитом указе 9 ноября 1906 г., второй — в создании так называемой третьеиюньской системы, исход­ной предпосылкой которой стал государственный перево­рот 3 июня 1907 г.

ТРЕТЬЕИЮНЬСКИЙ БЛОК

Третьеиюньский государственный переворот. Суть третьеиюньского государственного переворота состояла в замене избирательного закона 11 декабря 1905 г. изби­рательным законом 3 июня 1907 г. Он был издан в нару­шение манифеста 17 октября 1905 г. и Основных законов 1906 г., торжественно провозгласивших, что «никакой за­кон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы...» В противовес этому в манифесте 3 июня утверждалось, что только царю принад­лежит право изменять избирательный закон — «отменить оный и заменить его новым». Именно поэтому данный акт царизма, совершенный одновременно с роспуском II Думы, был расценен современниками и вошел в историю как го­сударственный переворот.

Новый избирательный закон коренным образом пере­распределял число выборщиков в пользу помещиков и крупной буржуазии за счет демократии — рабочего класса и крестьянства в первую очередь. Рабочие потеряли около половины

выборщиков, крестьяне — больше половины (56%). На их долю приходилось около четверти всех вы­борщиков, в то время как помещики, составлявшие нич­тожную часть населения страны, получили половину их общего числа (49,4%). Количество городов с прямым пред­ставительством сократилось с 26 до пяти (Петербург, Мос­ква, Рига, Киев, Одесса). Только в шести губерниях (Пе­ле

тербургской, Московской, Владимирской, Костромской. Харьковской и Екатеринославской) рабочие получили право посылать в Думу по одному депутату. Число обя­зательных крестьянских депутатов равнялось 53 — по од­ному от каждой из 53 губерний европейской части Рос­сии. Выбирались онЬ, как и рабочие депутаты, губернски­ми собраниями выборщиков, в большинстве которых преобладали представители землевладельческой, т. е. по­мещичьей, и первой городской, т. е. крупнобуржуазной, курий. Резко сокращалось представительство националь­ных окраин. Все народы Средней Азии, Якутской области, кочевники Астраханской и Ставропольской гу­берний и нерусские народности Забайкалья вообще ли­шались представительства в Думу. Кавказу из 29 мест было оставлено 10, Польша вместо 37 теперь посылала 14 депутатов. В целом число депутатов Думы сокращалось с 524 до 442.

Все антидемократические черты старого закона — мно­гостепенность выборов, лишение избирательных прав жен­щин, военнослужащих, имущественный и другие цензы — разумеется, сохранились. Всего избирательным правом пользовалось не более 15% населения. Даже царь и его министры окрестили новый избирательный закон «бессты­жим».

Поводом к разгону II Думы послужило обвинение со­циал-демократической фракции в подготовке вооруженно­го переворота. На основании этого обвинения Столыпин потребовал от Думы устранения 55 социал-демократиче­ских депутатов (всего с.-д. фракция насчитывала 65 чело­век) и санкции на немедленный арест 16 из них. Прово­кация была настолько грубой и явной, что тут же была разоблачена прессой. Не дожидаясь ответа от Думы, Сто­лыпин разогнал ее и арестовал социал-демократическую фракцию.

Вдохновителем третьеиюньского государственного пе­реворота был Совет объединенного дворянства, который с самого начала своего возникновения в 1906 г. стал играть по отношению ко всем другим черносотенно-монархиче­ским организациям и партиям роль руководящего идейно­го центра. По форме Совет представлял собой объединение 32 (позже 37) губернских дворянских обществ. На деле это была настоящая политическая партия крепостников- помещиков со своим центральным комитетом (Постоянный

2 А. Я. Аврех

совет объединенных дворянских обществ), регулярными съездами, программой, партийной кассой и т. д. Организа­ция, благодаря тому, что в нее входили многие дворяне, занимавшие видные посты, имевшие обширные связи при дворе, в правительстве, Государственном совете и т. д., оказывала огромное влияние на всю политику правитель­ства, особенно в критические для контрреволюции 1906— 1907 гг. Первый председатель Постоянного совета (до 1912 г.) граф А. А. Бобринский, ярый реакционер, круп­нейший землевладелец и сахарозаводчик, имел возмож­ность излагать взгляды «объединенных дворян» непосред­ственно царю во время аудиенций, которые обычно испра­шивались для преподнесения «трудов» очередного дворян­ского съезда «обожаемому монарху».

V Совет объединенного дворянства не только потребовал отмены закона И декабря 1905 г., но и разработал основ­ные принципы нового избирательного закона, и именно они были реализованы правительством в законе 3 июня.

Характерно, что свой курс на государственный перево­рот Совет провозгласил одновременно с курсом на разру­шение общины, ставя оба эти требования в неразрывную связь, рассматривая их как части единого целого. Позже, в секретном циркуляре, Постоянный совет отмечал, что и указ 9 ноября и закон 3 июня — дело его рук. «Проекти­рованный на 2-ом съезде новый избирательный закон,— говорилось, в частности, в циркуляре,—в своих основаниях весьма близко подошел к тому, который объявлен 3-го июня 1907 года ж дал нам третью Государственную Думу» [400].