И грянул град
Шрифт:
– - То есть всё вернулось к естественному порядку вещей!
– - ответил Ворон.
– - К наиболее удобному в данных условиях, -- ответил Асеро, -- но ещё во времена до конкисты, женщина, родив желаемое количество детей, могла отказать мужу в своём ложе, и он, даже будучи сам Сапа Инкой, не мог настоять на своём. Ну, по совету лекаря так можно и сейчас, но если так сделает относительно здоровая женщина, то общество посмотрит на такую женщину косо, как на дезертира с фронта. Однако будь у нас ниже смертность, это можно было бы допустить, тем более что от иных женщин в хозяйстве больше пользы, чем в материнстве. И уже тем более нам нельзя без учёта условий навязывать свою модель тем же соплеменникам
– - Условия и в самом деле важны, -- сказал Инти.
– - Как-то я беседовал с одним старым жителем Амазонии. Он рассказывал мне, что раньше сельва была населена людьми куда гуще, там были города и хорошо возделанные поля. А потом всё это погибло... Потому что вниз по Амазонке пропутешествовал Орельяна. Конечно, он и сам убивал местных жителей, ему ничего не стоило сжечь дом с живыми людьми внутри, но он со всей группой отморозков никогда бы не смог убить столько людей, сколько убили занесённые ими оспа и прочие смертельные болезни. Иные амаута думают, что местные жители были более восприимчивы к европейским болезным, чем мы, но мне это кажется сомнительным. Я не замечал между нами никаких различий по крови. Убедительнее мне кажется предположение Панголина. Местные жители жили в общих домах, и если зараза проникала в такой дом, она выкашивала всех его обитателей. Всё-таки нам повезло, что у нас принято иметь отдельный дом на семью. У нас ведь тоже смертность была выше, где люди вместе скучены -- в казармах, в студенческих общежитиях. Поэтому наш народ хоть и сильно пострадал, но всё-таки не вымер, а там вообще обезлюдели целые области.
– - Но разве это не связано с тем, что у нас сообразили объявить карантин?
– - спросила Заря.
– - Это, конечно, да. Но потом во время войн и смут с карантином было плохо, а болезнь до конца не ушла. И никому точно не известно, как много жизней унесла война, а как много сопутствующие ей болезни. Да и в государствах Мексики с заботой о таких вещах со стороны государства было, в общем-то, никак, однако там тоже население так не выкосило, как несчастных обитателей Амазонии. Там тоже жили семьями. Говорят, что выше в долине реки Миссисипи была страна, где тоже жили общими домами, и там тоже после появления европейцев селения обратились в могильные холмы, но о ней я знаю лишь смутные слухи. Но даже если амазонские города были скорее посёлками по нашим меркам, всё равно картина ужасает. Были поселения, стали могильные холмы...
Инти мрачно замолк, и Заря подумала, что он думает не только и не столько об Амазонии.
Ворон тоже больше ничего не сказал, но сидел какой-то мрачный и нахохлившийся. Впрочем, мало кто обратил на это внимание. Наверное, все думали о той страшной участи, которая может ожидать и всю страну, и их самих под властью англичан, но Ворон думал и кое о чём ещё...
После ужина Инти вышел перед сном на свежий воздух и увидел, что его дочь Мать-Земля сидит и со слезами на глазах смотрит куда-то вдаль. Это встревожило Инти -- после вызволения из дочерей из плена им как-то не удавалось поговорить о случившемся наедине, а кому, как не Инти было понятно, что девушкам после такого надо выговориться: если этого вовремя не сделать перед внимательным и чутким собеседником, то шрам от нанесённой им раны может навсегда изуродовать их характер. Потому он подошёл и спросил:
– - Ты думаешь о том, что случилось, дитя моё?
– - Да, отец, -- тихо ответила девушка.
– - Но я больше думаю не о себе, а о тебе. С нами это сделали, потому что ненавидели тебя и считали тебя врагом. До того я знала, что тебя многие недолюбливают, но не думала, что тебя столь многие ненавидят так сильно. Ведь надо очень сильно ненавидеть человека, чтобы желать зла не только ему лично, но и его близким.
– -
– - Ты про европейцев или про каньяри?
– - И про тех, и про других.
– - Но ведь тебя и многие из кечуа ненавидят тоже!
– - Да, меня ненавидят враги и предатели. Я тебе много раз это объяснял. Но разве можно мне это поставить в вину?
– - Отец... я не знаю, поймёшь ли ты меня... Они часто обвиняют тебя в каких-то совсем уж немыслимых насилиях и зверствах. Да, я знаю, что это ложь, но... скажи, неужели ты сам совсем-совсем не давал повода для кривотолков? Вот, например, смерть Горного Пика на допросе... Как бы он ни был виноват, но такого нельзя допускать! Ты не раскаиваешься в этом?
– - Дитя моё, что тут зависело от меня? Ведь я не бил его, не тронул и пальцем, но когда я прижал его доказательствами к стенке, он весь побагровел от волнения, и носом пошла кровь, капнувшая на протокол допроса... Конечно, я тут же вызвал лекаря, но предотвратить его смерть не мог. Или я не должен был расследовать делишки этого негодяя, чтобы он не окочурился от разоблачений? Так в чём мне раскаиваться, если я действовал правильно? Не могу же я отказаться от расследований, потому что у негодяя может оказаться слабое сердце? Они-то моего сердца не щадят!
В последних словах Инти прозвучала нотка отчаяния. Мать-Земля поняла, чего так испугался отец -- что его дочь повторяет путь Ветерка.
– - Я не виню тебя, отец!
– - вскричала девушка.
– - Дело в другом. Не знаю, как объяснить... Но если бы за тобой не было ничего сомнительного, может быть, про тебя бы меньше выдумывали всякого?
– - Кажется, я понял, о чём ты. Ты хочешь узнать, можно ли жить и работать так безупречно, чтобы твоя репутация всегда была кристально чистой, и даже от врагов не пало ни тени подозрений?
– - Да, отец!
– - Видимо, нельзя. Я знаю немало случаев, когда в весьма жестокие передряги попадали те, кого было не в чем или почти не в чем упрекнуть. Когда клеветали на невинных. А есть люди, которые думают, что любой человек, которого мы арестовывали, уже по определению невиновен, так как считают меня злодеем, а всю мою деятель чистым злом самим по себе. Но прямо они в этом не признаются, делая вид, что недовольны лишь злоупотреблениями, которые же сами мне и приписывают. Но ты ведь таким не веришь?
– - Конечно, не верю, отец.
– - Хорошо хоть, что это понимаешь. Но в любом случае, думать, что безупречная добродетель хранит от бед -- глупая и вредная иллюзия, которая даёт утешение маленькому обывателю. Но крушение такой иллюзии с приходом беды всегда мучительно. К тому же некоторые обыватели под безупречностью понимают "не лезть не в своё дело", то есть, заподозрив где-то преступление, не докапываться до истины самому и не сообщать о своих подозрениях в нашу Службу. Ведь так легко не ошибаться, ничего не делая! А у человека деятельного и активного неизбежно будут ошибки. Больше или меньше, но сколько-то будут. Были ошибки и у меня... И конечно, на фоне безупречных и ни во что не лезущих чистоплюев я смотрюсь не блестяще. Но, видно, таких безупречных у нас оказалось слишком много!
– - Инти горько усмехнутся.
– - Не может быть, чтобы переворот готовился и никто ничего не замечал. Видимо слишком многие из заметивших предпочитали не обращать ни на что внимание, и тем самым они обрекли на гибель многих и многих, возможно, что и себя... Я ведь знаю, что многие из твоих собратьев-артистов считали доносы пороком, а недоносительство добродетелью, разве не так?