И грянул град
Шрифт:
– - Вот, значит, человек, который опозорил и погубил мою дочь, -- сказал он мрачно.
– - Клянусь, я не виноват!
– - закричал Асеро, -- В своей жизни я не взял силой и одной женщины! Англичане оболгали меня!
– - Не оправдывайся, слизняк! Стрела была такой красавицей... Вот тебе!
– - и со всего размаха он нанёс Асеро пощёчину, которая была куда крепче, чем удары слабых ручек накрашенной красотки.
– - Клянусь тебе, что я в жизни не брал женщин силой! Я вообще других женщин кроме жены не знал!
– - Лжёшь!
– - и старейшина ударил его ногой,
– - Погоди избивать! Выслушай! Кто сказал тебе, будто я твою дочь погубил?
– - Золотой Лук сказал! Признавайся, сколько раз ты Стрелу лапал?
Асеро заговорил торопливо:
– - Послушай, делай со мной что хочешь, хоть вешай, хоть казни, но дай мне высказаться! Я должен сказать тебе кое-что очень важное о твоих сыновьях...
– - Да что ты можешь мне сказать такого, чего бы я сам про них не знал?!
– - Что твой сын, Золотой Лук, братоубийца!
– - Что-о! Ты лжёшь, мерзавец! Я знаю, что Золотой Шнурок мёртв, но это всё из-за тебя, сволочь!
Последовала ещё одна пощёчина и попытка ударить по промежности.
– - Я всё расскажу тебе, только дай мне высказаться! Казни меня, если хочешь, но выслушай перед этим!
Вдруг выбежала какая-то старуха и, схватив старейшину за плечо, заговорила:
– - Послушай, сынок, остановись. Ты сам говорил, что хочешь судить его по закону! Так не забивай его на месте. Может, он и в самом деле не виноват? Откуда ты знаешь, что Золотой Лук сказал нам правду? У него у самого глаза убийцы!
– - Мама, не неси чепухи. Какие ещё глаза убийцы? Первый Инка перед нами виноват. Это он изнасиловал твою внучку, убил твоего любимого внука.
Старуха сказала твёрдо:
– - Это мы выясним на суде. Но я не хочу, чтобы мой сын бил людей, тем более ногами. Прекрати это делать и объяви о суде.
Старейшина подчинился и, возвысив голос так, чтобы его слышала вся деревня, объявил:
– - Братья мои, завтра мы будет судить этого недостойного потомка Солнца! Но для этого понадобится целый день, и мы подготовим к нему вопросы. А пока пусть посидит в сарае под стражей. Сынок, будешь его караулить?
– - У меня дел много, папаша, надо же вопросы составлять, пусть этого негодяя кое-кто другой караулит. Ты знаешь, о ком я. О том, у кого этот мерзавец родного отца укокошил. Да, и главное, чтобы он всю ночь провёл связанный, он ведь такой хитрец, стоит чуть ослабить путы, и пиши пропало. Но наш сосед человек надёжный...
Потом старейшина прибавил тихо, обращаясь к пленнику:
– - Как бы я хотел, чтобы ты после смерти родился вновь, стал бы отцом прекрасной дочери, а потом в тот момент, когда она достигнет тринадцати лет, рвал бы на себе волосы с отчаянья, что её обесчестил какой-то подонок.
Асеро не ответил на это ничего, понимая, что сейчас слова бесполезны, и от души надеясь, что к завтрашнему дню старейшина остынет хоть немного и будет в состоянии его выслушать.
Несчастного пленника повели в сарай. Взгляд его настолько затуманился от навернувшихся слёз, что он даже не
За стеной сарая хлынул ливень с громом и молниями. Такой сильный ливень не мог быть надолго, но Асеро понимал, что после него заметно похолодает, а на нём кроме лёгкой шерстяной туники с капюшоном ничего нет. Пончо осталось в приседельной сумке. Не простыть бы...
Проморгавшись, Асеро наконец-то смог разглядеть своего стража. На вид тому было лет пятнадцать, как раз возраст, когда в армию забирают, но этот, видимо, не успел уже... Смотрел при этом сурово и неумолимо. Асеро попробовал заговорить с ним:
– - Мальчик, отчего ты так зол на меня? Чем я обидел тебя? Или ты, как и многие, поверил в то, что я позорил девушек? Но клянусь тебе, что это клевета!
– - Потому что ты мой враг. Завтра тебя после недолгих разговоров повесят ко всеобщей радости. Столько лет я желал тебе смерти!
– - Лет?! Но скажи, чем я лично тебя так обидел?
– - Какая тебе теперь разница! Завтра тебя не станет. Не страшно?
– - Страшно, -- честно сказала Асеро.
– - Мне сорок лет, и тебе пятнадцатилетнему, я, наверное, стариком кажусь... Хотя какой я старик, самый расцвет зрелости... Да и даже старику ещё порой пожить хочется, если только болезни совсем не доводят. Горько расставаться с бытием, знать, что больше уже этого прекрасного мира не увидишь... Но куда страшнее горечь позора, мысль, что я умру оклеветанным и обесчещенным! Старался прожить жизнь как можно более достойно и мечтал оставить о себе добрую память, а теперь...
– - как Асеро ни старался, слёзы на глаза у него всё-таки навернулись, -- лежу тут связанный и всеми ненавидимый. Хоть бы знать, почему.
– - Завтра на суде тебе скажут, почему.
– - Скажи хоть ты, за что лично ты меня ненавидишь? Может, у тебя кто-то из родных был невинно осуждён? Но ведь я не судья, да и судья при это обязательно злонамерен. Юноша, неужели тебя не жаль меня? Подумай, я избит, изранен, у меня руки связаны, от этого плечи ломит, мне хочется пить...
– - Обойдёшься!
– - Почему ты так жесток?
– - Потому что мне противно, что ты хочешь меня разжалобить. А сам ты других жалел?
– - Жалел. Почему ты мне не веришь?
– - Моего отца ты живьём собакам скормил.
– - Каким собакам?! Что за чушь? Я людей никогда собакам не скармливал.
– - Ври больше.
Асеро замолчал, погрузившись в свои невесёлые мысли. Ум его лихорадочно искал выход. Ведь если всё так пойдёт и дальше, его и в самом деле повесить могут. Надеяться на свой ораторский талант не приходилось. Это раньше, когда на нём была жёлтая туника, голову украшало льяуту, а в ушах золотились серьги, сам его вид производил впечатление. А сейчас... он избит, изранен, извалян в сене, а завтра с утра он будет выглядеть ещё хуже после бессонной ночи.