И на земле и над землей
Шрифт:
На этот раз он вил из конопли новые вожжи. Мы валялись на соломе около, наслаждались теплом и канючили:
— Дяденька, покажи нам Гитлера!
— Какого еще Гитлера? Кто же это словчился его пумать? Не вы ли — во сне, мелкота?
— Ну, дяденька… Мы же знаем. Все говорят…
— Вот кто говорит, тот пущай и показыват.
— Нам бы хоть в щелочку глянуть…
— А он не сбежит?
— Вот, смотри, сбежит — тебя на фронт пошлют!
— На своих фронтах я уже побывал,
— Ну, одним глазком… Мы его бить не будем, ей-бо!
— У нас даже рогаток нет…
Конюх наконец-то сдается, и мы выкатываемся из дежурки следом за ним.
Но где заперт этот самый Гитлер?
Может, здесь где-то есть маленькая тайная тюрьма? Или глубокий погреб?
Но дяденька конюх ведет нас в самый конец конюшни, приоткрывает какую-то дверь.
— Ну, глядите. Только не лезьте, а то может копытом зашибить.
— Гитлер — с копытом?
— Ребя, так то беса пумали!..
Мы дружно шарахаемся от страшной двери и, давясь и толкаясь, гуртуемся за спиной старика. Лишь самые смелые, к которым я себя не отношу, выглядывают из-за него и горячо шепчут:
— Там чего-то белое…
— Большое…
— Черт не может быть белым. Белые только ангелы, а черти все черные. Потому что из ада.
Это уже я подключаюсь к их наблюдениям. Моя бабушка очень богомольная, читает молитвенные книги и все про это знает.
Мальчишки соглашаются со мной: в этих делах я для них авторитет.
— И все ж таки там чего-то белое… в темноте.
— И что-то светится…
— Это у его глаза горят.
— У бесов, если хочешь знать, глаза завсегда огненные!
— Выходит, ребя, это все же белый бес!
Вдруг за дверью что-то громко фыркает. Как лошадь. Этот звук буквально выметает нас из конюшни, и в себя мы приходим только на соломе в дежурке. Здесь всегда полутемно, и мы бдительно осматриваемся — всем ли удалось спастись. Мы-то, мелкота, все в сборе, а вот дяденьки конюха нет, пропал, поди.
Пока мы, перебивая друг друга, судим-рядим о том, что произошло и кому идти спасать конюха, заявляется он сам.
— Эт чего вы так рванули, как воробьи от кота? Гитлера испугались? Вот тоже нашли делов…
Сейчас мы уже боимся и его: а вдруг бес Гитлер обернулся нашим конюхом и теперь пришел за нами? Бесы, они на все плохое способны, не зря Господь их из своего рая изгнал.
А старик, слышим, смеется.
— Эх вы, срамота. Еще не увидели, а уже наутек. Вот сейчас поить буду, поглядите что за зверь. Ух и зверь я вам скажу!..
Набрав полное ведро теплой воды, дед опять отправился в конюшню. Мы, опасливо озираясь, — за ним. Остановились в воротах — ждем, что будет.
А конюх тем временем исчез со своим ведром
Не лошадь, не конягу, а именно так — Коня.
Белого, с проседью, как бы всего в чистом серебристом инее.
Огромного, бокастого, округлого, как бочка.
С могучими толстыми ногами, большой головой и великолепным хвостом.
А на голове — такие большие, смирные и добрые глаза…
— Таких лошадьев не бывает, — пропищал из-за ворот чей-то тоненький голосок.
— А как он побегет… такой?
— Как он таким сделался? Надулся, что ли?
— А где все ж таки… этот… немецкий Гитлер?
— Сбежал, сбежал!..
Дед-конюх любовно оглаживал упругие бока Коня, расчесывал своей корявой пятерней его седую гриву, восторженно покачивал головой.
— Вот это он и есть… красавец наш… Гигант, картина писаная… Богатырь!..
А мы — в один голос:
— Дяденька, Гитлер, однако, у тебя сбег. Скачи догонять, а то…
Дед широко улыбается в свою мохнатую бороду и довольно разводит руками:
— Так вот же он, огольцы. Он самый и есть… прости господи…
— Скажешь еще — Гитлер?
— Гитлер… Такой, значится, редкий благородный конь…
Невидимая метла опять выметает нас за ворота, но мы уже стреляные воробьи, на мякине нас не проведешь.
— Дяденька, так это же такой конь, а куда Гитлера дел? Нам Гитлера поглядеть охота.
— Так это ж и есть он… Тьфу, и какой дурак таким гадким словом доброго коня изругал!..
Да, странный, непривычный для нас был этот трофейный немецкий конь-тяжеловоз. Видно, наши привезли его неспроста, решили и в России развести такую могучую породу, а нашей бригаде поручили содержать его до нужного часа.
Не сразу, но довольно скоро и мы, мальчишки, привыкли к этому чуду. Помогали конюху убирать за ним, выводили на прогулку, даже забирались на его широченную спину. Правда, по имени никогда не называли.
Конь — и все.
В то время, как наши рабочие лошади падали от голода, для этого «барина» с центральной усадьбы колхоза регулярно доставляли добротный овес. Узнав об этом, мы в душе возмутились и решили по-своему исправить такую вопиющую несправедливость. Не сговариваясь, мы каждый день стали являться поухаживать за пленным конем, особенно в то время, когда конюх в очередной раз задавал ему корм. Нам он вполне доверял и вряд ли догадывался, что часть овса из его кормушки незаметно исчезала в наших карманах. Оттуда со своих ладошек мы скармливали его нашим бедолагам, чем, думается, кое-кого из них спасли от голодной смерти.