И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245

Злыгостев Валерий Анатольевич

Летом 1224 года ставка Чингис-хана медленно передвигалась на восток, в сторону Иртыша, но Джучи рядом с ним уже не было. Джувейни свидетельствует, что «Туши… (из) Кулан-баши ушел назад (в назначенный ему улус. — В.З.)» [17, с. 257]. Более отец и сын никогда не увидятся.

2.2. Джучи. Краткое правление

Передав в управление Джучи большую часть территорий, захваченных монголами в течение 1207–1224 годов и, в первую очередь, относящихся к Дешт-и-Кипчаку, Чингис-хан поставил перед ним чрезвычайно сложную задачу, предусматривавшую не только удержание и освоение этих земель, но и завоевание стран запада. По существу, став властителем обширного удела (необходимо учитывать, что Юго-Западная Сибирь также входила в систему Джучиева улуса), царевич «в довесок» получал к реализации еще и во многом декларативную программу Чингис-хана, по которой земли «вплоть до мест, куда достигнет копыто монгольской лошади» [17, с. 388], должны были покориться его воле. Если учитывать непомерный аппетит повелителя монголов, это было, по мнению Г. Н. Гарустовича, «не столько наследство, сколько программа будущих завоеваний» [9, с. 59].

Джучи в 1224 году оказался в достаточно сложном положении. С одной стороны, он мог быть доволен тем, что, во-первых, получил в распоряжение огромные территории (о подобном его братья Угэдэй и Толуй не могли и мечтать, а удел Чагатая в Семиречье был неизмеримо меньше удела

Джучи); во-вторых, практически, находясь в своем улусе, Джучи являлся соправителем отца, подобно го-вану (великому князю) Мухали (ум. в 1223 году), осуществлявшему от имени великого каана безраздельную власть над Северным Китаем, пребывая там в качестве наместника. С другой стороны, сил на «воплощение в жизнь» всеобъемлющего замысла Чингис-хана относительно дальнейшей экспансии на запад (в чем был просчет и самого каана!) у Джучи оказалось явно недостаточно. Отныне, когда монгольская армия удалилась в Центральную Азию, Джучи оставалось оперировать вверенными ему войсками, а именно: личной дружиной, соединениями, сформированными на основе «9 000 юрт» и прибывшими с ним из Монголии отрядами воинов, рекрутируемых из числа покорившихся завоевателям племен — меркитов, найманов, канглов, а также имперскими подразделениями, находившимися в ведении приданных царевичу военачальников (тех же Мунгэту-багатура и Хукин-нойона).

Исходя из вышеизложенного, можно (весьма приблизительно) подсчитать количество войск, имевшихся под рукой у Джучи. Во-первых, следует принять к рассмотрению изначальный контингент его подданных в подушном исчислении, то есть те самые «9 000 юрт». В данном случае, если учесть, что в одной юрте проживала семья из пяти человек (плюс-минус один-два человека, в зависимости от достатка [46] ), получается, что в первоначальном ведении Джучи в 1216–1217 годах находилась орда, численностью около 50 тысяч человек, из них процентов двадцать могли реально участвовать в боевых действиях и составлять один тумен — 10 тысяч воинов, то есть чуть больше одного человека с юрты. Во-вторых, надо полагать, что воинский контингент из состава пленных и покоренных в Деште племен не был велик, потому как кочевое население уходило перед угрозой порабощения на север и запад, а подразделения, которые все-таки из них удалось сформировать, частью были направлены на восток, где началась война с тангутами, а частью оставлены Джучи, однако численность их не должна была превышать некоей критической массы, способной на заговоры или измену. Поэтому десятки и сотни монгольского войска, в рядах которого находились меркиты, найманы, канглы или даже кипчаки, могли составлять не более 10–30 % от числа всего войска самого западного монгольского улуса. В-третьих, личная дружина царевича, дружины ближних нойонов и военных советников хотя и состояли из батуров — профессиональных, прекрасно экипированных бойцов и являлись ядром военной организации Джучиева улуса, тем не менее были весьма немногочисленны и составляли, возможно, лишь несколько сот воинов [47] . Таким образом, следует предположить, что у Джучи «под ружьем» находилось около 20 тысяч человек. Учитывая огромную территорию, которую царевичу необходимо было контролировать, и поставленные перед ним Чингис-ханом задачи по дальнейшему продвижению монгольского влияния на запад, сил этих было явно недостаточно. Тем не менее, по крайней мере, на кипчаков (о башкирах и булгарах и речи нет!) Джучи в 1224–1226 годах оказывал планомерное давление.

46

Свидетельств того, что численность семьи, проживавшей в одной юрте, равнялась примерно пяти человекам, в «Сокровенном сказании» предостаточно, но это вопрос другого исследования.

47

Согласно Л. Данзану, с Хукин-нойоном в Дешт прибыло «восемь тысяч людей» [13, с. 232]. Однако в данном случае речь не идет исключительно о воинском контингенте, надо полагать, это был личный улус («тысяча») Хукина, и воинов в нем насчитывалось максимум полторы тысячи человек.

Источники весьма скупо повествуют о войнах, которые Джучи вел в Приуралье, по Яику и, возможно, в Нижнем Поволжье. Так, судя по сочинению Плано Карпини, действия царевича сводились хотя и к победным, но все-таки рейдам в сторону кипчакских кочевий: «…он (Чингис-хан. — В.3.), — пишет Карпини, — несколько отдохнув (имеется в виду весна — лето 1224 года. — В.3.), разделил свои войска. Одного из своих сыновей Тоссука (Джучи. — В.3.)… послал против команов (кипчаков. — В.З.), которых тот победил в продолжительной борьбе, а после того как он их победил, он вернулся в свою землю» [24, с. 261]. Джузджани в «Насировых разрядах» лишь вскользь упоминает о тех событиях, да и то в контексте совместных действий Джучи и Чагатая (Чагатай тоже устраивал свой улус, что располагался по соседству с Джучиевым в Семиречье). «Туши и Чагатай, — читаем у Джузджани, — управившись с делами хорезмийскими, обратились на Кипчак и Туркестан, покорили и заполонили одно за другим войска и племена кипчакские и подчинили все [эти] племена своей власти» [48] [17, с. 250]. Более конкретно, но все так же немногословно о тех событиях сообщает в «Родословной туркмен» Абу-л-Гази: «Джучи с приданными ему нукерами из Ургенча пошел в Дешт-и Кыпчак. Кыпчакский народ собрался, и произошла битва. Джучи-хан победил и перебил [всех] попавших [ему] в руки кыпчаков; те из них, которые спаслись, ушли к иштякам (башкирам. — И.А.). Большая часть иштяков теперь является потомками тех кыпчаков» [1, с. 141].

48

Не исключено, что этот фрагмент сочинения Джузджани относится к более раннему периоду — 1220–1222 годам.

Здесь мы вплотную подходим к проблеме обстоятельств вхождения башкирских племен в состав Монгольской империи, потому как, разгромив часть восточных кипчаков, завоеватели подошли к Яику в его нижнем и среднем течениях. Отныне эта река стала единственной границей между ними и башкирами, вытесненными на правобережье. Таким образом, к середине 1220-х годов Джучи подчинил степи, лежащие между Иртышом и Уралом [20, с. 141] [49] . Не исключено, что в освоении земель Среднего Иртыша и Нижнего Тобола определенную помощь Джучи оказал лояльный к власти монголов легендарный вождь башкирского рода ирякте Майкы-бий, который, согласно шежере, был даже принят и обласкан Чингис-ханом [4, с. 371]. Самому царевичу, после того как он форсировал Яик, оставалось лишь выполнять приказ отца и продолжать покорять «вселенную». Одним из первых народов, оказавшихся отныне у него на пути, стали башкиры, обитавшие к западу от Уральских гор, а земли их, обширные и богатые, обойти стороной, исходя из все той же великодержавной доктрины Чингис-хана, в том числе и с точки зрения практического обеспечения безопасности северного фланга, представлялось невозможным.

49

3ауральские башкиры, к которым принадлежат в том числе племена ирякте и таз, были подчинены

монголам во времена Джучи хотя бы по причине близости их расселения к «столице государства» — ставке старшего Чингисида, располагавшейся на Иртыше [41, с. 78].

Письменные источники показывают, что «страна башкир» в XIII–XIV веках располагается севернее Дешт-и-Кипчака с протекающим через него Яиком, который течет «с севера из земли Паскатир». Как писал Гильом де Рубрук: «Из Руссии, из Мокселя, из Великой Булгарии и Паскатира, то есть Великой Венгрии, из Керкиса (все эти страны лежат к северу и полны лесов) и из многих других стран с северной стороны, которые им (монголам. — В.И.) повинуются, им привозят дорогие меха разного рода…» Паскатиры (башкиры) — «пастухи, не имеющие никакого города; страна их соприкасается с запада с Великой Булгарией. От этой земли к востоку, по упомянутой северной стороне, нет более никакого города. Поэтому Великая Булгария — последняя страна, имеющая город». А у Плано Карпини описания даже более конкретные: «С севера же к Комании, непосредственно за Руссией, мордвинами и билерами, то есть Великой Булгарией, прилегают Баскарты…» Таким образом, данные письменных источников достаточно четко локализуют и пределы «страны Паскатир»: с юга — степи Дешт-и-Кипчака, с запада — Волжская Булгария, а с востока — как писал ал-Омари: «Страны Сибирские и Чулыман прилегают к башкирцам». Достаточно яркими и интересными являются описания башкир. Так, по Рубруку, «это — пастухи, не имеющие никакого города», но при этом живут в лесном краю и занимаются охотой на пушного зверя. Еще более яркими являются сведения венгерского монаха Юлиана: «Они язычники, не имеют никакого понятия о боге, но не почитают и идолов… Земли не возделывают, едят мясо конское, волчье и тому подобное, пьют лошадиное молоко и кровь. Богаты оружием и весьма отважны в войнах…». На первый взгляд, последнее сообщение никак не согласуется с мусульманской погребальной обрядностью захоронений чияликцев (башкир). Наверное, здесь нужно иметь ввиду, что между сведениями Юлиана, который побывал в Поволжье между 1235–1237 годами, и путешествием Руб рука, который через Волго-Уральские степи проезжал в 1253 году, есть хронологический разрыв почти в 20 лет. И, как писал сам Рубрук: «то, что я сказал о земле Паскатир, я знаю через братьев проповедников, которые ходили туда до прибытия татар, и с того времени жители ее были покорены соседними булгарами, и многие из них стали саррацинами (т. е. мусульманами)…». Что же касается богатства оружием и конями, то это довольно наглядно иллюстрируют грунтовые захоронения Охлебининского городища, датированные XII–XIV вв., в которых найдены сабли, стремена, удила и т. д. [20, с. 142–143].

Получалось, что к 1225–1226 годам Джучи, оказавшись оторванным от метрополии, испытывая недостаток в войске перед лицом «богатых оружием и весьма отважных в войнах» башкир, к которым на помощь в любой момент могли подойти, если уже не подошли, булгары (а максимальные мобилизационные возможности последних, как уже подчеркивалось, в экстремальных условиях достигали 45–55 тысяч воинов), не решился на эскалацию агрессии на западе. Пассивность Джучи также объясняется обустройством собственного улуса, достигшего к тому времени гигантских размеров — территории, равной сегодняшнему Казахстану, и тем, что центром пожалованных ему владений он, по-видимому, считал не области Эмбы, Тургая или Иргиза, а прииртышские степи, где, согласно Рашид ад-Дину, «находились его обозы», «была столица его государства» [40, с. 78] и куда царевич, возможно, откочевал в 1226–1227 годах. Наконец (и это весьма актуально), не исключено, что Джучи умерил свою активность на полководческом поприще, предоставив тем самым «мирную передышку» замершим в ожидании нашествия кипчакам, булгарам и башкирам, по причине серьезных проблем со здоровьем. Так или иначе, но Чингис-хан действиями оглана (а сообщение об этом следует отнести к 1227 г.) оказался недоволен, о чем снова красноречиво свидетельствует Рашид ад-Дин: «[Еще] раньше Чингиз-хан приказал, чтобы Джучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар [50] , Башгирд, Урус, Черкес, Дешт-и-Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингиз-хан, крайне рассердившись, сказал: "Я его казню, не видать ему милости"» [41, с. 78–79].

50

Келар — в данном случае, по-видимому, Булгар [17, с. 436].

Неизвестно, как бы события развивались далее (существует несколько версий относительно взаимоотношений отца и сына), но в 1227 году случилось то, что случилось, — весной умирает Джучи, а ранней осенью «вдень цзи-чоу (9 сентября)» [18, с. 161] — и сам Потрясатель вселенной… Однако незадолго до своей кончины Чингис-хан, узнав о смерти Джучи, сделал весьма важное назначение — передал престол старшего сына его сыну и своему внуку Бату. В «Родословии тюрков» по этому поводу говорится: «Батуй-хан, сын Джучи-хана [51] , после смерти отца, по указу великого деда своего Чингиз-хана, поставил ногу на трон султанства Дешт-и-Кипчака» [17, с. 388].

51

Следует помнить, что титул «хан», коим именует автор «Родословия…» и Джучи, и Бату, представляется гораздо более поздним термином, абсолютно не отвечающим реалиям XIII века: тогда в Монгольской империи им мог обладать лишь единственный носитель высшей власти — великий каан.

С провозглашением Бату начинается новый период в истории не только Великой степи, но и всей Восточной Европы. Кто бы мог поверить тогда, что этот, судя по средневековому китайскому рисунку, пока еще совсем молодой, но чрезвычайно надменный принц крови, наряженный в модные одеяния китайского вельможи, заставит в недалеком будущем звучанием лишь одного имени своего трепетать и содрогаться страны и народы Запада?.. Тем не менее нельзя забывать, что плацдарм для будущих завоеваний, каковым являлся восточный Дешт, был подготовлен в том числе и не без прямого участия отца Бату — Джучи. Роль старшего из сыновей Чингис-хана в создании самого западного из монгольских государств была так велика, что государство это, окончательно утвердившееся к середине XIII века на территориях, завоеванных большей частью уже после его смерти, получило все-таки его имя — Улус Джучи.

Часть III

«Нагрянула с востока страшная черная рать…»

Конец 20-х годов XIII века (1226–1229 гг.) ознаменовался ослаблением монгольского натиска на Поволжско-Уральский регион. Башкиры, кипчаки, булгары, с опаской поглядывавшие на восток, откуда с недавних пор с обескураживающим напором и яростью волна за волной появлялись воины неведомых даже вездесущим номадам племен, обнаружили, что пришельцы прекратили свое безудержное продвижение. И хотя кипчакские или башкирские удальцы порою и сталкивались с монгольскими разъездами, казалось, беда отступила, казалось, что там, в глубинах Центральной Азии, произошли события, способные повлиять на неумолимое продвижение завоевателей на запад, казалось, монголы, чего-то ожидая, как будто замерли в междуречье Яика и Уила. Действительно, нерешительность Джучи в продолжении дальнейшей экспансии, вызванная, по-видимому, болезнью, но прежде всего малочисленностью войска, имевшегося у него под рукой, а затем кончина как царевича, так и самого Чингис-хана и последовавшее за ней почти двухлетнее межвластие, когда империей на правах регента правил Толуй вплоть до воцарения на курултае в Кодеу-арале в августе 1229 года Угэдэя [18, с. 163], являлись теми факторами, которые способствовали наступлению затишья на восточных рубежах кочевий кипчаков и башкир. Но затишье это было временным.