И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245

Злыгостев Валерий Анатольевич

Монгольские правящие элиты ни на толику не собирались отступать от планов завоеваний, завещанных им Чингис-ханом. Недаром первый «закон», который Угэдэй обнародовал после утверждения его на «престоле государства», гласил следующее: «Все приказы, которые до этого издал Чингиз-хан, остаются по-прежнему действительными и охраняются от изменений и переиначиваний…» [41, с. 20], а потому там же, на курултае в Кодеу-арале, незамедлительно были приняты долгожданные для воинствующей части монгольской знати военно-политические решения о продолжении полномасштабных агрессивных акций в нескольких регионах Евразии.

Наследники Джучи с Бату во главе присутствовали на курултае, причем имя Бату значилось в списке знатнейших людей империи вторым, сразу после имени Чагатая [27, с. 191]. По-видимому, именно тогда, в августе 1229 года, «когда Угедей-каан воссел на царство, он повелел Бату» свершить то, что не успел сделать Джучи, — «захватить все северные области как то: Ибир-Сибир, Булар, Дешт-и-Кипчак, Башгурд, Рус…» [41, с. 71–72] [52] . Однако, несмотря на видимый почет, оказанный Бату Угэдэем, не исключено, что жест этот следует отнести в большей степени на счет искренней предрасположенности каана

не только исключительно к царевичу, но и ко всему дому Джучи (у Рашид ад-Дина рядом с именем Бату мы найдем имена Орду, Шибана, Тука-Тимура и др. [41, с. 18–19]). Сам молодой царевич [53] , несмотря на высочайшее назначение «на трон султанства Дешт-и-Кипчака» [17, с. 388], в первые годы правления Угэдэя хотя и находился под его отеческим покровительством, однако не имел в среде монгольской знати того положения и влияния, которыми обзавелся во времена Великого западного похода и обладал вплоть до своей смерти. Ну а тогда, в период с 1229 по 1235 год, Бату мог лишь наблюдать, да и то издалека, за процессами, протекавшими в его улусе. И хотя в среде Чингисидов никто не оспаривал приоритетов Бату, и он в многочисленных источниках запечатлен в качестве единственного законного наследника Джучи, тем не менее ему в определенный период приходилось находиться при Угэдэе — в 1229 году в Монголии, а затем с 1230 по 1234 год сопровождать его в походе против северокитайской державы Цзинь [38, с. 68–70].

52

Практически все исследователи относят это распоряжение Угэдэя к 1235–1236 годам, что, кстати, тоже имело место быть, однако в данном случае очевидно, что оно было сделано в 1229 году в Кодеу-арале: Рашид ад-Дин ясно указывает, что это повеление было оглашено, «когда Угедей-каан воссел на царство» [41, с. 72], а «воссел» он все-таки в 1229 году.

53

Бату родился в 1209 году.

По этому поводу Абу-л-Гази свидетельствует, что Угэдэй, отправляясь на войну в Китай, «дал повеление, чтобы и Бату-хан был вместе с ним в этом походе. Бату-хан с пятью своими братьями участвовал в этом походе» [26, с. 24]. Неизвестно, насколько проявил себя старший из Джучидов на полях сражений с чжурчжэнями. По всей видимости, в отличие от своих двоюродных братьев Мункэ и Гуюка, чье присутствие в передовых порядках войск было регулярным, Бату (буду откровенен) отсиживался в ставке своего дяди — великого каана, что, кстати, не помешало ему впоследствии получить во владение округ Пинъянфу, причем имя его значится первым среди наделенных Угэдэем «дворами» представителей «золотого рода» и военачальников [18, с. 172–173]. Сообщение Абу-л-Гази (1603–1664 гг.), несмотря на удаленность во времени от происходивших событий (без малого 400 лет), тем не менее ценно тем, что сам Абу-л-Гази являлся Чингисидом по линии Джучи, ведя свой род от брата Бату Шибана [54] , а потому мог обладать достоверной информацией о «китайском» эпизоде в биографии своего предка [26, с. 24].

54

Абу-л-Гази (1603–1664), правитель Ургенча (1623–1624), хивинский хан (1643–1663), поклонник персидской культуры и автор нескольких книг. На его правление приходится период расцвета хивинского ханства [43, с. 373].

Красноречивым подтверждением, что Бату в 1230 году находился в Китае, а не в Деште, как ни парадоксально, является родословие башкирского племени мин, в котором есть следующая запись: «И в шестьсот двадцать седьмом году хиджры (627 г. х. приходится на 1229/30 год) Угедей-хан, и Чагатай-хан, и Бату-хан пошли на Хитай и покорили (этот) юрт. Из (каждой) сотни тысяч человек (в живых) осталось пять тысяч человек. Остальных поголовно истребили. Ханом Хитая в ту пору был Алтан-хан. Услышав об этом, он с чадами и домочадцами сжег себя на огне…» [4, с. 300]. Сказанное в башкирском родословии полностью совпадает с реально происходившими событиями. «Юань ши» свидетельствует, что в год «гэн-инь… осенью в седьмой луне (10 августа — 8 сентября 1230 года) государь (Угэдэй. — В.3.) лично повел войска в карательный поход на юг…» [18, с. 165]. Интересно и то, что составители родословия, судя по всему, увязывали (чисто хронологически) гибель Алтан-хана с нахождением в Китае Бату. Конечно же, имя Алтан-хан является условным, настоящего императора Цзинь, известного под храмовым именем Ай-цзун, звали Нинъясу [18, с. 272], но вот погиб он, согласно «Юань ши», следующим образом: «Цзиньский владетель бежал в Цай[чжоу]… [55] весной (31 января — 1 марта 1234 г.), владетель Цзинь передал престол отпрыску своей династии Чэнлиню, а затем повесился и [тело его] было сожжено» [18, с. 167–168]… Не правда ли, совпадение текстов башкирского шежере с китайским источником очевидно? Впрочем, с поразительными, пока еще не подвергнутыми исчерпывающему научному анализу совпадениями, а вернее, историческими закономерностями в описании одних и тех же событий, фигурирующих как в китайских хрониках, так и в башкирских эпических преданиях, мы еще столкнемся…

55

Цайчжоу — современный город Жунань в провинции Хэнань [18, с. 271].

Следует констатировать, что Бату вплоть до 1235 года в Дешт-и-Кипчаке отсутствовал. «Неизвестен ни один источник… сообщающий, что Бату в эти годы (1229–1234. — В.3.) воевал в Поволжье» [38, с. 70]. Но то, что глава Джучидов пока не прибыл в свои владения, никак не отменяло агрессивных устремлений монголов, связанных с этими землями, а население Поволжско-Уральского региона, начиная с осени 1229 года, вновь почувствовало жесткий натиск с их стороны. Отныне война, казалось бы отступившая от булгарских городов и башкирских кочевий, разгорелась вновь, разгорелась, чтобы уже не угаснуть.

3.1. Грозный 1229 год

Между тем независимо от положения, которое

занимал при дворце великого каана царевич Бату, и его дальнейшего местонахождения, на курултае в Кодеу-арале были приняты важнейшие стратегические решения о продолжении всеобъемлющей монгольской экспансии в западном направлении. Так, Угэдэй, согласно Джувейни, «послал» в сторону «Хара-сана и Ирака… Чурмагуна с несколькими эмирами и 30 000 храбрых людей. В сторону кипчаков, Саксина и Булгара он послал с таким же войском Куктая [56] и Субатай-бахатура» [17, с. 257]. Сведения Джувейни подтверждает Рашид ад-Дин: «В Иранской земле еще не успокоились волнения и смуты, и султан Джелал-ад-дин все еще проявлял высокомерие. [Каан] отправил против него Джурмагун-нойона с несколькими эмирами и тридцатью тысячами всадников, а Кокошая и Субэдай-бахадура послал с таким же войском в сторону Кипчака, Саксина и Булгара» [41, с. 21]. Наследников Джучи подобное решение Угэдэя не могло не радовать, и не только по причине того, что войско, направлявшееся в восточный Дешт было весьма значительно, но и потому, что дальнейшие операции на «кипчакском фронте» были доверены «главному специалисту» по странам «Западного края» Субэдэй-багатуру.

56

Кокошай, Куктай, Кукдай, Букдай, Кугудэй.

Субэдэй и Кокошай незамедлительно направились в прикаспийские степи, где к ним присоединились Джучиды со своими отрядами. Можно с уверенностью утверждать, что войско, находившееся в распоряжении монгольских военачальников, было отныне еще более многочисленным, способным к выполнению любых стратегических задач регионального уровня. Таким образом, на левобережье Яика на нескольких участках было сосредоточено около 40 тысяч воинов… [57] Крупномасштабное вторжение в междуречье Яика и Итиля началось зимой 1229 года. Можно согласиться с точкой зрения В. В. Каргалова, что это наступление носило фронтальный характер от низовий Яика до его среднего течения, то есть до района, где ныне находится город Оренбург [25, с. 113]. Но, атаковав на фронте в несколько сот километров, полководцы Угэдэя выделили направление, на котором был нанесен главный удар, а именно в сторону земель, контролируемых саксинами, в нижнее течение Итиля, где располагался их легендарный город Саксин, являвшийся, скорее всего, и не городом, а местом проведения торжищ, священных ритуалов и наибольшей концентрации в определенное время года жителей этого региона, по типу монгольской Аварги, славянской Хортицы или половецкой Шурукани [58] . Так или иначе, но в конце 1229 года «монголы дошли до Нижней Волги», дошли, чтобы уже не уходить.

57

Это были не все силы монголов, находившихся в Деште. Какая-то их часть занималась охраной коммуникаций и главных кочевий Улуса Джучи, другая часть из состава «тридцати тысяч всадников» была еще на пути к предстоящему театру военных действий.

58

Подтверждением предположения о том, что Саксин являлся аналогом Шурукани, Хортицы или Аварги, может служить сообщение, оставленное на этот счет Гильомом де Рубруком, который, «описывая дельту Волги и сравнивая ее с дельтой Нила близ Дамиетты, упомянул, что здесь"…находился город, по имени Суммеркент, не имеющий стен; но когда река разливается, город окружается водой. Раньше чем взять его, татары стояли под ним 8 лет. А жили в нем аланы и сарацины"» [23, с. 168]. Именно то, что Суммеркент (Саксин) не был окружен стенами, явно свидетельствует в пользу достаточно аморфного его статуса в качестве города. Ну а упоминание о том, что монголы в течение 8 лет пытались овладеть им, лишь подтверждает предположение, по которому Джучи и Чагатай еще во времена «сартаульской» кампании в 1220–1221 годах, после падения Хорезма, согласно Джузджани, «обратились на Кипчак…» [17, с. 250], и, по-видимому, отдельные их отряды достигли низовьев Итиля. Арифметика элементарная: 1221 + 8 = 1229.

Итак, в 1229 году открылась новая страница монгольских завоеваний на западе, причем, по некоторым данным (сочинению Ан-Нувейни [9, с. 59]), они, осуществляя вторжение, действовали с точки зрения тогдашнего международного права вполне легитимно, так как поводом к военной агрессии, и агрессии, в любом случае неизбежной, послужила просьба некоего кипчакского хана Аккбуля об оказании ему помощи в междоусобной борьбе [36, с. 170]. Воистину в трагедиях всех народов недальновидность и предательство выступают рука об руку [9, с. 59]. Естественно, обращение Аккбуля явилось подарком для изощренных в достижении своих целей монгольских политиков, которые, не промедлив, им воспользовались и, по словам Ибн Василя, «в 627 (1229/30) году вспыхнуло пламя войны между татарами и кыпчаками» [17, с. 49].

Развернув главное войско на север, Субэдэй двинулся по междуречью Итиля и Яика навстречу их течению, На этот раз он был в силе, наступая именно в тех местах, по которым они с Джэбэ пять лет назад уходили от булгарской погони, возвращаясь из Великого рейда, причем, надо полагать, что какие-то разведывательные отряды монголов, численно составляющие несколько сотен воинов, проникли и на правобережье Итиля, продемонстрировав свое присутствие кочевавшим там половцам. Скорее всего, именно тогда началась трагическая для половецкого султана Бачмана схватка с жестоким и беспощадным врагом, схватка, победителем из которой выйти ему было не суждено.

Монгольское вторжение 1229 года, направленное против кипчаков, на своем начальном этапе сыграло решающую роль в судьбе этого этноса, переживающего в тот период переломный момент своей истории. Здесь надо четко осознавать, что бесконечная межродовая грызня (и предательство Аккбуля яркий тому пример), в которой находили свою погибель лучшие представители половецкого рыцарства, сыграла не последнюю роль в этом процессе. Кипчакская знать — ханы и члены их семей — желала одного: войны с монголами до конца, потому как понимали, что эта война направлена захватчиками в первую очередь на их уничтожение. Им терять было нечего, а вот некоторые «бароны» были согласны на компромисс с пришельцами, который, однако, как они того не хотели, в тот год не состоялся. Половцы, обитавшие на правом берегу Итиля, по Дону и западнее, вплоть до Днепра, находились в состоянии замешательства перед стоящими на их границах завоевателями, ведь многие из половецких старшин помнили Калку не понаслышке, а по отметинам от монгольских мечей на своих спинах.