И нас качают те же волны

Луковцева Лидия

Так покинул список «Будем здравы, боярыни!», когда на очередные рождественские каникулы в очередной раз по телевизору показали бессмертного «Ивана Васильевича».

– Осточертело – прокомментировала Людмила Ивановна.

Так почил в бозе «За то, чтобы все!..» незабвенного Шарикова, отпугнув псевдомногозначительностью, какой-то невнятной философией.

– Да ну, фигня какая-то! – высказала общее мнение Людмила Петровна.

Не прижился и тост, от которого долгое время фанатело все женское население страны: «Пусть плачут те, кому мы не достались, пусть сдохнет тот, кто нас не захотел!»

Во-первых, отвращало это всероссийское

скандирование (имелся в этом элемент стадности), а во-вторых – «нет, девчонки, все же налет пошлости тут имеется», – и подруги согласились с Зоей Васильевной.

Были в списке образцы, к которым каждый член их триумвирата испытывал слабость, несмотря на их незатейливость и непритязательность. Так, худенькая Люся иногда позволяла себе пожелать:

– За то, чтоб мы стали толстыми и красивыми!

Мила изредка использовала такой:

– За то, чтобы не было катаклизмов! – причем почему-то настаивала на употреблении слова «катаклизм» в женском роде. Вот так: «За то, чтобы не было никакой катаклизмы!»

Только так, она полагала, слово наполнялось особой экспрессией. Давно канули в Лету времена, когда подруги пытались поправлять Милу: ну нравится человеку такая форма употребления!

Зоя Васильевна, филолог по образованию, до сих пор в узком кругу грешила неправильностями: «апельсон», «пинжак» – память о студенческом ерничаньи.

Одним словом, перечень тостов, имеющихся в арсенале подруг, был живым организмом, видоизменяющимся и мутирующим. Все же подвижность его была ограничена, что было сравнимо со школьным сочинением на свободную тему. Как выбор так называемых свободных тем был ограничен несколькими (война – экология – нравственные ценности), так из всей сокровищницы тостов использовались несколько, отвечающих текущему моменту: а) кто из подруг являлся принимающей стороной и, следовательно, от ее предпочтений; б) событий международного масштаба, трагических и радостных; в) семейных дат, связанных с детьми и внуками.

Пока вскипал чайник, дамы спели:

Берега каки крутые,

Петухи на них поют,

Каки хозяева скупые –

Водка есть, не подают…

Итак, вечер завершился чаепитием, затем следовал ритуал провожания. Людмилу Ивановну довели, как обычно, до магазина «Водолей», дальше был уложен асфальт и вдоль дороги выстроились фонари. Они хоть и горели через один, риск споткнуться сводился к минимуму.

Оставшиеся члены коллектива расставались по-честному, без обид: на перекрестке, а дальше поодиночке шли к своим очагам.

И завершился этот знаменательный день благополучно. Добравшись до своих обиталищ, подруги отзвонились, доложив друг другу, что дома. Окончили вечер, сообразно своим склонностям и потребностям.

Мила, попив минералки (желудок пошаливал), села пообщаться с рыбками («соскучились по маме, сладкие мои?»). В десятиведерном аквариуме когда-то обитало их великое множество, и плебеев-гуппи, и более благородных – сомиков, скалярий, моллинезий. Теперь там плавало лишь десятка полтора гуппи и неонов.

Людмила Ивановна, как всякий нормальный человек, любила природу во всех ее ипостасях, а жизнь в пятиэтажном муравейнике еще усугубила эту любовь. Подоконники у нее были плотно заставлены цветами, в квартире постоянно проживал кто-то из братьев наших меньших.

Так однажды появился в ее доме рыжий персидский кот Чубайсик. Когда подруги узнали, какую сумму отстегнула Мила за котенка, они только

покрутили пальцем у виска. Между тем, сумма была сравнительно небольшой, потому как Чубайсик не имел паспорта с родословной, хотя продавец клялся и божился, что в роду у него – сплошь чемпионы.

Для Людмилы Ивановны не имело никакого значения, по какой причине выбраковано это чудо – полукровка он или не соответствует высоким стандартам. Она влюбилась в него с первого взгляда. Ее практичные подруги хоть и крутили пальцами у висков, приходя в гости, вырывали Чубайсика из рук друг у друга, как и иногда навещавшие бабушку Милу дети племянницы.

Если бы социологам пришла в голову мысль провести опрос среди артюховцев на предмет самых популярных кошачьих имен за последние пару десятков лет, картина нарисовалась бы такая: девочек называли преимущественно Масянями и Ксюшами, а вот мальчиков – Борисками, Степашками, Чубайсами. И объяснялось это не только наличием свистящего «с». Факт свидетельствовал о крайней политизированности артюховского населения за истекший период.

Что характерно: Бориски были разных мастей, Степашки – блондинами, рыжие, естественно, Чубайсами. Так что Чубайсик был обречен на свою кличку, хотя был он не ярко-рыжего насыщенного цвета, а нежно-пегого, цвета молодого теленочка.

Котенок уже обжился в новом доме, превратился в подростка, как явились, чуть не со слезами, племянница Лиля с мужем. Дети, Рита и Костик, канючили ежедневно, вымаливая покупку персонального Чубайсика. Финансовых же возможностей семья не имела.

Пошли на компромисс. В доме появился говорящий волнистый попугайчик, как нетрудно догадаться – Кеша. Хозяин уверял, что у Кеши богатый словарный запас. Все были счастливы, пока Кеша осваивался в новой обстановке, но когда, освоившись, попугай начал свой запас демонстрировать, родители схватились за голову. Он, однозначно, взрастал в неблагополучной среде: слова в Кешином багаже преобладали нецензурные.

Вскоре в дом последовало нашествие друзей и одноклассников: посмотреть на диковину, а главное, ее послушать, хотели все. Тем более, что родители Риты и Костика днем трудились. Вскоре родители стали замечать, что у попугайчика в лексиконе появились новые слова, еще похлеще прежних.

Необходимо было принимать радикальные меры. Самым разумным, как решили Лиля с мужем, был временный обмен с тетей Милой: дети легче перенесут расставание с Кешей, если его заменит Чубайсик.

– Временно!!! – поспешили заметить отчаявшиеся родители, увидев вытянувшееся лицо тети Милы и услышав рвущиеся из горла звуки протеста. Авось, Кеша, побывав какое-то время в приличном обществе, станет реже употреблять ругательства, а там и совсем их забудет.

Блюдя собственный интерес, племянница с мужем лукавили и хорошо подготовились: на каждый аргумент неподготовленной Людмилы Ивановны следовал убедительный контраргумент. Родственный обмен (как и в большинстве случаев, неравноценный) состоялся.

Потосковав какое-то время, Людмила Ивановна примирилась с воцарением в ее жилище попугая и начала к нему привыкать: Кеша был испорченным, но очаровательным нахалом, а ругательства она старалась просто пропускать мимо ушей.

Раздражали, правда, его манеры: когда случались у них с подругами застолья, Кеша, посаженный в клетку, даже под накинутым на клетку платком, не успокаивался. Видимо, у прежнего хозяина в его компаниях он был равноправным партнером.