И нитка втрое скрученная
Шрифт:
Мимо пронесся автомобиль, прошумев покрышками по бетону, огромный голубой "седан". Роскошная облицовка из нержавеющей стали тускло отсвечивала под серым-серым небом. Джордж Мостерт проводил его взглядом и усмехнулся с вновь обретенной удалью. Он вытащил из кармана носовой платок, отыскал сухое место и, продолжая улыбаться, энергично высморкался.
10
Чарли Паулс поставил лист железа, который он принес от Мостерта, у стены, а сам пошел на задний двор. Небо над головой совсем провисло от собственной неимоверной тяжести и вот-вот готово было обрушиться дождем. В дверях лачуги-контейнера на заднем дворе стояла Каролина,
Она сказала:
– Доброе утро, Чарли.
Он ответил ей улыбкой Каролине исполнилось семнадцать лет. Она была замужем и носила сейчас первого ребенка. Нечесаные, мелко вьющиеся волосы кривой шапкой окружали ее полудетское, в коричневых пятнах беременности лицо с безответными, круглыми, как у телки, глазами. Хорошо развитая фигура да еще и беременность делали Каролину старше ее лет. Она была застенчива и молчалива, Чарли даже считал ее немного глуповатой. У нее для всех была готова улыбка, но какая-то неосмысленная. Говорила она тихо, вполголоса, и то, как правило, если к ней обращались. Когда ее просили что-нибудь сделать, требовалось давать ей подробнейшие инструкции, и тогда она исполняла порученное тупо и без всяких чувств, как машина, заведенная и налаженная на выполнение какой-либо автоматической операции.
Чарли симпатизировал сестре, хотя и чувствовал при виде ее постоянное замешательство и часто ловил себя на мысли, что сестра хранит в себе какую-то неразрешимую тайну.
Альфред, ее восемнадцатилетний супруг, не замечал за Каролиной никаких странностей и относился к ней со смешанным чувством благоговейного трепета и пылкой страсти, за исключением тех случаев, когда добродушно, но не без гордости, подтрунивал на людях над своей раздавшейся в ширину женой.
Чарли сказал, улыбнувшись ей в ответ:
– Ну и ну, Каролина, ты день ото дня все раздаешься. Эдак ты в один прекрасный день лопнешь.
Каролина глупо захихикала и, потупившись, снова переступила с ноги на ногу.
– Как у вас крыша? Не течет? - спросил Чарли.
– Нет, - ответила она своим спокойным голосом, - Алфи говорит, что все в порядке.
– Алфи, - проворчал Чарли. - У этого твоего Алфи одно на уме. - Он ухмыльнулся и подмигнул Каролине, а потом спросил:
– Насчет дома больше ничего не слышно там, в муниципалитете?
– Алфи говорит, они сказали, что он внес недостаточно, - оживилась Каролина. - Они сказали, мы получим дом, когда внесем остальные. - Она выпалила все это и сжала губы, будто устыдившись такой длинной речи.
– ... - буркнул Чарли и снова улыбнулся ей. - Не обращай внимания, старушка. Ты пока здесь с нами, так? - Он вытащил портсигар и закурил сигарету. - Ну ладно, попробуем починить нашу крышу. Как тут наш оu kerel, наш старик, пока меня не было? - спросил он.
– Болит у него, - ответила Каролина. Она прикрыла свой большой живот, сложив на нем руки, прислонилась к двери и смотрела, как Чарли пошел через двор к их старому дому.
Из-за двери, прикрытой занавеской, доносились тихие стоны, низкие унылые "о-о-у", как далекие гудки сирены в тумане. Мать вышла на кухню. Она была в потертом жакете поверх платья, а глаза под низко повязанным черным платком казались совсем усталыми.
Чарли спросил:
– Ну как он, ма?
– Все слабеет, Чарльз. Ему вообще-то
– Ты идешь за доктором? Я бы мог сходить.
– Нет, - сказала мать. - Не за доктором. Доктору мы задолжали, и он последний раз сказал, что больше не пойдет, пока мы не заплатим. А у нас до пятницы, пока Ронни получит зарплату, нет денег. - Она застегнула жакет. Пойду схожу к Мулеле, попрошу каких-нибудь трав. Может, хоть травы помогут. - Она пошла к двери. - А ты посиди дома, присмотри за отцом.
– Ладно, ма, - Чарли кивнул. - Но ты поторопись, а то дождь опять собирается.
– Я быстро.
– А я на крышу полезу. Достал у Мостерта кусок железа.
– Ну что ж. Только ты не шуми там, слышишь?
– Каролина может пока посидеть с отцом.
– Может-то может, да она не будет знать, что делать. Да хотя и ты тоже. Ну ладно, я мигом обернусь. Ты просто заходи, поглядывай.
В спальне натужно хрипел и что-то бормотал Паулс-старший, совсем как готовый вот-вот заглохнуть мотор. Тучи на небе цвета нестиранного кухонного полотенца набухали дождем. Чарли осторожно сдирал с ходуном ходившей кровли дырявую жесть. Хижина угрожающе скрипела и оседала под ним, и Чарли боялся сделать резкое движение, опасаясь, как бы она вообще не обрушилась. Несколько крупных капель ударились о жесткую клеенку его дождевика, и он поднял голову к грозно хмурившемуся небу. Потом спешно подтянул к себе лист железа, который приволок от Мостерта, и стал прилаживать его, подсовывая под края открывшейся в кровле дыры, бормоча про себя проклятия, когда острые, как акульи зубы, зазубрины обдирали ему кожу на суставах пальцев.
Он все еще мучился с листом, старательно прилаживая его на место, когда из-за угла дома вышел его дядюшка Бен.
– Здорово, Чарли, малыш. Крыша продырявилась?
Чарли заглянул через край крыши, посасывая ободранные в кровь пальцы. Он сказал:
– Ноit, дядя Бен, привет. Течет. Ну а у тебя как? - Он посмотрел на глубокую царапину на пальце. - Разве ты сегодня не работаешь?
– Погода. - Дядя Бен задрал голову вверх. - Малярам в дождь не работа, вот нас и отпустили. Еще день потеряли, вот оно как.
Дядюшка Бен был коротконогий толстый человечек, черный, словно обугленный, в дырявой фуфайке и лоснящихся, заношенных, залатанных брюках. Башмаки на нем были потрескавшиеся, все в грязи, до дыр протертые шишками на подагрических ногах. Несмотря на жизнерадостную округлость его тела, карие чуть выпиравшие глаза хранили выражение скорбной покорности перед каким-то необъяснимым горем. У него было жирное и одутловатое от злоупотребления спиртными напитками лицо и яркие, сочные губы, будто накрашенные. Под мышкой он держал свернутый в узел, весь заляпанный красками комбинезон, а седеющая курчавая голова была покрыта затвердевшей от краски старой фетровой шляпой.
Чарли сказал ему:
– Там, под забором, были камни. Подал бы их мне сюда штуки две, а, дядя Бен? Надо бы прибить гвоздями, да стучать нельзя. Отец у нас лежит совсем больной.
– Ну, конечно, Чарли, малыш, сейчас подам, - сказал дядя Бен. Он бережно положил свой сверток на землю, выбрав место посуше, и перегнулся через заборчик, сопя и изо всех сил поджимая свое расплывшееся брюшко. - Ну а как он, твой папаша, Чарли? - Он поднял булыжник, подал его наверх, и Чарли, дотянувшись, принял и положил камень на крышу.