И по делам твоим воздастся

Высоцкая Виорика Николаевна

Сумасшедший день, наконец, закончился. Мы помылись, переоделись в ночные сорочки, сняв ненавистные корсеты, закутались в теплые халаты и, обнаружив, что напряжение дня не дает спокойно уснуть, собрались на сон грядущий тяпнуть по чарочке наливки в тетушкиной спальне. Пока тетя наливала в рюмки, пока суетилась с вареньем я сидела в кресле и прислушивалась к звукам ночи: тихий шум деревьев за окном, треск поленьев в печи, скрип дверок буфета, успокаивающие звуки. Говорить не хотелось. В голову пришла странная мысль, какой разной бывает темнота. Вот в спальне тетиной сейчас, можно сказать темно, мы сидели при свете двух свечей, но это темнота уютная, домашняя, за окном темнота холодная, жуткая, а самая страшная и опасная темень царит в душах людей и оттого еще страшнее, что внешне ты ее не видишь. В памяти всплыло имя Дарии Любомировны, в последние дни все крутилось вокруг этой таинственной женщины. Я обернулась к тетушке, она тоже задумалась, откинувшись на спинку кресла, автоматически крутила в руках пустую, хрустальную, чарку.

– Тетя, не кажется ли тебе, что пора поведать мне о загадочной Дарье. – Мой голос вывел тетушку из задумчивости, она дернулась, едва не выронила рюмку из

руки и, поставив ее на стол, резко встала.

– Идем, Настенька, кое-что покажу тебе. – Она взяла один подсвечник, я другой и мы вышли из спальни.

Тетушка привела нас в танцевальную залу. Две свечи не могли осветить огромную комнату, пришлось зажечь газовые светильники, когда яркий свет залил залу, тетя подвела меня к портрету молодой девушки, занимавшему центральное место между двумя французскими окнами, которые вели на террасу.

– Внимательно рассмотри портрет.

– Это она, тетушка, загадочная Дарья?

– Да, она. Когда рисовали сей портрет, мне было всего два годика, и я всех событий не помню. Но мне много рассказывала моя няня. Ты хорошенько смотри.

Я приблизилась к портрету. Писал его очень талантливый художник. И дело было не в точно прописанных деталях. Не в красках, сиявших как свежие, не в мастерстве исполнения, а в странном чувстве, рождавшемся у того, кто пристально смотрел на картину, казалось, что вот еще секунда и прекрасная дева, изображенная на полотне в полуанфас, повернет к вам голову, встанет и выйдет из рамки. Девушка и правда была прекрасна. Она сидела на фоне большого французского окна, судя по интерьеру, картину писали в этом зале, опираясь рукой на маленький письменный столик. Если присмотреться, то черты ее лица не были так уж совершенны, скулы слишком высокие, губы не совсем правильной формы, нос с маленькой горбинкой, но все это вместе создавало совершенную красоту, особо выделялись глаза, голубые, с длинными густыми ресницами, как у куклы, очень красивые и очень холодные глаза. Как и полагается юной девушке, она была в белом платье, но дорогие шелка лишь создавали фон, оттенявший красоту и свежесть кожи. Белокурые волосы, уложенные в простой узел, сияли. Портрет как бы говорил вам, все что вокруг, это ничто, главное – я. Пока мы рассматривали портрет, тетушка молчала, наконец, вдоволь насмотревшись, я повернулась к ней.

– Что ж Анна Ивановна, чей это портрет я и так знала, но никогда не присматривалась, почему-то жутко становится рядом с ним.

– Знаешь Настенька, а подвинь нам стулья, ноги болят. – Взяв у стены два стула, мы присели перед портретом, и тетя заговорила: – портрет этот писал наш крепостной, звали его Илья, бабушка заметила в нем великий талант, когда расписывали, местную церковь, после пожара. Она уговорила дедушку отдать учиться талантливого юношу, мол, такой работник принесет куда больше дохода, рисуя, чем работая в поле. Дед согласился и после двух лет обучения Илья вернулся в поместье, Дарье к тому времени исполнилось семнадцать, и красота ее сводила с ума всех местных кавалеров, дед велел Илье написать портрет дочери, как экзамен, и тот написал. – Тетя умолкла, собираясь с мыслями, я не произнесла ни звука, ожидая продолжения.

– Никто, конечно, не следил за молодыми людьми, пока писался портрет, но когда он был закончен, деду донесли, что между его дочерью и крепостным творятся дела недобрые. Дед наказал проследить за ними, их застали на сеновале, скандал разразился жуткий. Дарья рыдала и всю вину свалила на Илью. Дед бушевал, кричал, что запорет до смерти, в солдаты сошлет, но молодой человек всех опередил и повесился все в том же большом флигеле, он тогда пустовал и был выделен ему в качестве мастерской. – Тетя умолкла. Через минуту продолжила: – историю эту рассказывали по-разному, но я верила, больше тому, что говорили слуги и няня, потому, что дальнейшие дела, милой Дарии, подтверждали их версию. Нянюшка утверждала, что во всей этой истории была виновата панянка. Привыкнув к восхищению с детства, дед ее боготворил, младшая дочь, красавица, умница, девица ни в чем не знала отказа. Ей показалось забавно соблазнить застенчивого юношу, которому и лишний раз поднять на нее глаза нельзя. Сначала для Дарьи это была забава, но крепостной художник, видно вызвал в ней какие-то большие чувства, потому, что зашла она дальше дозволенного, но когда, все открылось, то палец о палец не ударила, что бы спасти возлюбленного, свалила всю вину на него и воспользовалась случаем, уговорив отца отпустить ее в Петербург. Так как история, получила огласку, дед согласился. Сопровождала дочь в столицу бабушка. Они с дедом так решили, столица от нас, Бог знает, как далеко, слухи о неподобающем поведении девы туда не дойдут, а если и встретят знакомых, то вдалеке историю как хочешь перекрутить можно, а Дарью там замуж выдать, на такую красавицу да умницу и столице жених найдется. И жених нашелся, да еще какой – князь настоящий, Артемьев. Бабушка была в восторге. Но восторг длился не долго.

– Неужто князь оказался не настоящий?

– Настоящий, то он настоящий, но за душой у зятя одни долги были, пока сватовство да свадьба, в общем восторге, никто особо не вдавался в финансы. Дед все пытался, но бабушка уперлась, нечего судьбу девушки ломать глупостями, настоящие князья на дороге не валяются, но когда все утихло, и дед таки получил доступ к счетам зятя, то за голову взялся, тот пока свадебные хлопоты были, умудрился догов наделать и под заставу приданного жены. Дед погасил, сколько мог долгов зятя, сильно разорив нашу семью, и купил им дом в Петербурге, Дарья все рвалась в столицу, тут ей скучно было, спровадил, надоевшую своими выходками доченьку и дорогого зятька с глаз долой. Так они и жили в столице. Сын у нее там родился, она его сюда еще ребенком пару раз привозила. Со столицы приходили об их семье неутешительные новости, дед еще несколько раз вытягивал зятя из долговой ямы. Потом дедушка умер, за ним бабушка. Я вышла замуж, а когда помер мой муж, вернулась в дом, детей у нас не было, а жить с семьей его брата, лучше уж со своими. – Тетушка вздохнула, помолчала и продолжила: – прошло тридцать лет и папенька наш с маменькой к тому времени

в лучший мир ушли, так что досталась Дарья в наследство твоему мужу. Хоть ей уже ближе к пятидесяти было, а Мишеньке, только двадцать семь, ему писали рассерженные кредиторы Артемьевых, и сколько бы Миша не отвечал, что к делам тетки отношения не имеет, письма продолжали приходить. Пока в один прекрасный день не пришло известие о смерти дорого зятя, он разбился, будучи в стельку пьяным, взялся править экипажем, погибли все, кто был с ним. Тетку спасло лишь то, что она ехала в другом экипаже, разругавшись, перед этим с мужем вдрызг. Но в письме, где сообщалось о смерти князя, неизвестный информатор, дописал, что было бы хорошо, если бы племянник приехал и забрал тетку, потому как с головой она дружить перестала. Мише ничего не осталось, как ехать в Петербург, информатором оказался доктор, лечивший их семью. Мы об этом никому никогда не говорили, но раз уж зашел такой разговор, то тебе скажу, там, в столице пристрастилась тетка ко всяким порошкам, таким как морфий, я тогда тридцатилетней вдовой была уже, но даже не предполагала, что можно, что-то подобное принимать для удовольствия. Доктор Мишеньке подробно объяснил как поступить и они приехали домой. От некогда роскошной красавицы осталась только тень, волосы поредели, так сильно, что она без тюрбана, никуда и не выходила, высохла, согнулась, зубы стали серыми и какими-то щербатыми, ужас, да и только. Ее все время трясло, и нервы были ни к черту. Сначала брат поселил тетку в доме, она устраивала страшные скандалы, билась в истерике, довела всех до такого состояния, что у Машеньки, первой жены Миши случился выкидыш. Тогда Миша написал тому доктору, и он посоветовал закрыть тетку в какой комнате, и не давать никаких порошков, ее или перетрясет или сердце не выдержит, может это и жестоко, но нам уж все равно было, и Миша таки запер тетю, нанял глухонемую крепкую бабу ей прислуживать. Она так выла и рыдала там, что по уезду пошли слухи об одержимости тетки ее тогда и стали звать ведьмой. Через два месяца все успокоилось и Дарья Любомировна, попросила Мишу поселить ее в большой флигель. Мы вздохнули с облегчением. С тетей из Петербурга, привезли некоторую мебель, вещей всяких много, все это установили во флигеле, и тетя со своей служанкой перешла туда. Два года все было тихо, а потом она, видать, все же нашла где-то свои порошки, потому что стала себя странно вести, по саду как очумелая бродила, смеялась невпопад, то плакала, но мы закрыли на это глаза, пусть себе чудит в стороне. А в один прекрасный день нашли ее мертвой в своей спальне, вся посиневшая, лежала рядом с кроватью, и руки тянула, как будто помощи просила, жуть, да и только. Говорили, в последний вечер был у нее кто-то, но мы никого не видели, тетю похоронили тихо, брат написал письмо ее сыну, да тот не ответил и на могилу матери, так и не приехал. Когда вскрыли теткино завещание, оказалось, что все свое небогатое имущество она завещала детскому сиротскому приюту. Жалеть там было не о чем, и мы исполнили ее волю в точности. – Тетин рассказ произвел тягостное впечатление.

Я встала, подошла поближе к портрету и принялась пристально разглядывать его, теперь уже не только девушку, но то, что ее окружало. Великие художники имеют особый талант заглядывать в глубину души человеческой, и ее, душу, изображать на портретах. Меня поразило, то, что вокруг девушки на портрете все было увядшее, не живое, деревья за окном сбрасывали пожелтевшие листья, небо было сумрачным затянутым осенними тучами, богатые гардины безжизненно висели, создавая мертвый фон. Эта совершенная красота, таила в себе смертельную опасность и художник, талантом своим эту опасность, материализовал. Какой-то предмет, лежавший на письменном столе, рядом с рукой девицы привлек мое внимание. Я взяла свечу и поднесла близко к картине, присматриваясь, на изысканном резном столике стояла чернильница, лежало перо и маленький нож для бумаг, все эти предметы были сделаны в одном стиле, тонкой работы, украшены слоновой костью, крышка чернильницы, ручка пера и рукоятка ножа венчались головами дракона с глазами-топазами.

Глава 6

Ровно в двенадцать часов дня, мы с девочками сидели в кафе-кондитерской.

Проснулась я сама не своя. Накануне вечером, сколько не доставала тетушку, та так и не припомнила, куда девался канцелярский набор с портрета. Анна Ивановна утверждала, что никогда его не видела у тетки, а к деталям портрета, не присматривалась, к чему ей это было нужно? Незабвенная Дарья, была позором их семьи и лишний раз вспоминать о ней не хотелось. Пришлось оставить уставшую тетушку и отправится спать в расстроенных чувствах. Но суматошный день утомил и меня, так, что спала я крепко. Проснулась в половине десятого от голоса тети.

– Ты как, на встречу со своим учителем не собираешься?

Я резко села в постели, и уставилась на тетку мутным взглядом, спросонья не понимая, что ей от меня надо и о чем речь.

– А? Что? Который час?

– Полдесятого – тетя уселась в кресло около окна и насмешливо посмотрела на меня – неужто забыла о встрече, которую сама и назначила?

И тут меня осенило! Двенадцать часов! Осталось два с половиной часа на все сборы и еще добраться в город! По заснеженной дороге! Сорвавшись с потели, как очумелая, запуталась в одеялах и едва не свалилась на пол, выпутавшись из постельного белья, внеслась на всех парах в ванную, краем глаза заметила, стоявшую в дверях Даринку, во все глаза смотревшую на сумасшедшую хозяйку, даже рот приоткрыла от удивления. Да уж есть чему подивиться, я сама себя удивляла, всегда такая спокойная, уравновешенная, что на меня нашло? Между тем пока я судорожно мылась, одевалась и чесалась, тетка комментировала мои чудачества по-своему.

– Давно пора тебе было сбросить этот траур и выйти в люди, а то совсем одичала, вот первого смазливого мужчину увидела и все, растаяла как снег на пороге.

– Ладно тебе тетя. Ой! Дарка, ты чего вечно стремишься задушить меня проклятым корсетом!

– Простите пани, но корсет должен сидеть ладно, уже попустила, так хорошо?

– Хорошо. Не говори глупостей тетя, сама знаешь у нас, если раньше чем через два года из черного вылезешь, сразу скажут: покойного не любила, не успела похоронить, тут же кинулась наряды покупать!