И придут наши дети

Юрик Любош

Катя Гдовинова не хотела признаваться даже себе, но она была влюблена. После всех проходных романов, многочисленных знакомств и бурных ночей она вдруг обрела покой, душевный и физический. Это привело ее в замешательство, чувство застало ее врасплох, и если бы она не была так счастлива, то, наверное, пришла бы в отчаяние. Все это выводило ее из равновесия, нарушало устоявшиеся представления, лишало ощущения превосходства над окружающими и над собственной судьбой. Она превратилась в самую обыкновенную женщину, поскольку поддалась обыкновенному чувству. Внешне она это никак не проявляла, наоборот, в обращении стала еще резче и еще старательнее

носила маску свободной, независимой и эмансипированной женщины, которую устраивают свободные отношения без каких-либо обязательств. Однако она отлично понимала, что обманывает себя.

Матуш Прокоп вступил в игру, которую она ему предложила и в которой так умело притворялась, его тоже устраивала необременительная возможность наслаждений. Но Катя поняла, что игра давно уже перестала быть игрой. Ей хотелось изменить эти отношения.

Она делала это исподволь и постепенно.

Катя обрадовалась, когда он пригласил ее пообедать и намекнул, что у него есть ключ от квартиры приятеля. Она нервничала, что редколлегия так затягивается, ей уже хотелось быть с ним, она тосковала без него, и с этим ничего нельзя было поделать. Внезапно она почувствовала всю тяжесть одиночества, лицо ее сморщилось, ее вдруг охватил ужас, она снова отчетливо поняла, что должна привести их отношения к какому-то исходу, что ей надо избавиться от неуверенности, постоянного ожидания, от временных пристанищ.

Она нервно загасила сигарету и тут же прикурила новую. Матуш не любил, когда она курила, и она вдруг поймала себя на мысли, что ради него, наверное, и курить бы бросила. Со злостью затянулась дымом — какого черта! Она ведет себя, как обыкновенная деревенщина, как героиня дешевой оперетки. Пошел он к дьяволу, этот Прокоп, еще кончится тем, что она будет штопать ему вонючие носки!

Нет, лучше она будет думать о газете. Наш брат, по крайней мере, получает здесь работу, а труд, как известно, облагораживает человека, успокаивает, и все внутренние проблемы разрешаются сами собой или хотя бы утрачивают свою остроту. В работе обретаешь и уверенность, и ответы на многие вопросы, это что-то реальное, осязаемое. Постоянное движение и перемены. Она была почти счастлива тем, что может работать журналисткой, потому что сам характер работы отвечал ее непоседливой и неспокойной натуре. Жизнь на грани хаоса.

Ей стало досадно, что она снова думает о Прокопе. С отвращением загасила недокуренную сигарету и посмотрела через окно на Дунай, словно там могла найти убежище. Река сверкала на солнце и напоминала ей стартовую площадку космодрома. Его величавость успокоила Катю, она снова почувствовала, как в ее жилы вливаются волны, живые волны Дуная, могучий поток, напор, сила. Она почувствовала непреодолимое желание что-то предпринять, выпустить на волю всю дремлющую в ней энергию, отворить шлюзы, разбить оковы собственного тела, освободиться от тесной скорлупы и разлиться, обнять все вокруг, впитать в себя, поглотить: быть Всем! В какое-то мгновение она ощутила, что находится на грани, на тонюсенькой, как волосок, грани, отделяющей ее от постижения тайны, от возможности понять смысл вещей и логику бытия. Ощущение было таким волнующим, что она невольно встала, но мгновенная вспышка тут же померкла, и Катя Гдовинова удивленно глядела вокруг — в ее возбужденном мозгу смолкало эхо сиюминутного озарения.

Она расплатилась за кофе и спустилась вниз, в редакцию.

— Можем продолжить? — спросил

главный редактор. В голосе чувствовалась усталость, нервозность и нетерпение, заседание затягивалось, а на столе в его кабинете лежала гора нечитанных рукописей.

— Номер двадцать седьмой, — Оскар Освальд огляделся, словно ожидая, что могут ему предложить заведующие отделами. — Выходим десятого июня. На первую полосу у нас есть запланированная передовая статья генерального прокурора о правовом сознании и о некоторых аспектах хозяйственных злоупотреблений.

Порубан вытащил из папки передовую генерального прокурора и две копии. Обычно наиболее важные материалы номера читали все заведующие отделами, а затем сообща решали, публиковать эту статью или же заменить. К таким материалам относились и передовицы.

— Прочтите это внимательно, — сказал главный. — Генеральная прокуратура недавно занималась должностными нарушениями некоторых руководящих работников. Впервые мы так открыто и однозначно высказываем свое отношение к подобным явлениям.

Он потянулся к пачке сигарет, но вовремя остановился — врач ведь запретил ему курить, а в комнате и без того было страшно накурено, у него побаливала голова, и трудно было дышать.

— Дадим в дополнение к этому материалу статью о соблюдении законов и инструкций.

Ответственный секретарь кивнул:

— Срок — пятница.

— Страницы четыре и пять, — продолжал главный редактор.

Освальд взглянул сначала на Климо Клиштинца, а затем на Матуша Прокопа:

— Что можете предложить?

Заведующий отделом экономики откашлялся в кулак.

— По плану у нас… репортаж о нововведениях в институте кибернетики. Срок сдачи материала — четверг.

— Дальше?

— Комментарий о переработке угля для химических целей. Статья об отношениях между поставщиками и потребителями. Оба материала уже отредактированы.

Ответственный секретарь повернулся к Прокопу:

— А ваш отдел?

— Два материала. Но ни один еще не готов.

Прокоп замолчал, ожидая, что либо секретарь, либо главный начнут протестовать — ни тот, ни другой не приходили в восторг, когда в номер планировались статьи, еще не прошедшие через их руки.

— Какие? — спросил главный.

— Репортаж Микулаша Гронца о подземных водах Житного острова. Это, как вам известно, серьезная экологическая проблема. Второй материал — беседа с академиком Кубенко. Кубенко является директором Института охраны окружающей среды.

— Кто автор беседы? — поинтересовался секретарь.

Прокоп нехотя взглянул на Освальда.

— Я!

— А объем? А срок?

— Ну… скажем, пятница, — заколебался Прокоп. — А лучше понедельник. Объем… от шести до семи страниц.

Ответственный секретарь все это записывал, главный редактор смотрел в свой блокнот, словно взвешивая, какие из предложенных тем поставить в двадцать седьмой номер.

— Мне кажется, — нарушил тишину Климо Клиштинец, — мне кажется, что проблеме окружающей среды мы отводим слишком много места. Какое-то нарушение всех пропорций. Раньше мы писали об экологии лишь спорадически, а тут сразу хотим решить все проблемы в двух номерах газеты. Это первое, а во-вторых…

— Обычно говорят «во-первых», «во-вторых»… — перебила его Клара Горанская.

Заведующий отделом экономики оторопел и стушевался, словно потерял нить своих размышлений и забыл, что хотел сказать. Удивленно посмотрел на Клару и после некоторой растерянности продолжал: