И придут наши дети

Юрик Любош

В кабинете уже сидел ответственный секретарь, поигрывая карандашом, и розовое его лицо выражало угрюмость.

— Ну, что там? — после минутного молчания спросил Порубан, но по лицу его было видно, что думает он совсем о другом.

Прокоп начал рассказывать о Банской Каменице, о заседании в Городском национальном комитете, о том, как проходил весь контрольный день, а потом передал весь свой разговор с директором комбината и описал дорогу домой. Главный пытался сосредоточить свое внимание, но это стоило ему явных усилий.

— В понедельник на совещании уточним все это, — с трудом вымолвил он, медленно поднялся, отодвинул

стул и начал ходить по комнате. — Я хотел о другом… Я себя неважно чувствую. Вчера мне стало плохо, скажу вам откровенно, меня это испугало… — Он помолчал и потом продолжил каким-то странным писклявым голосом: — Вы знаете, у меня нет заместителя. Меня это все изматывает, меня не хватает… Я решил, — он набрал воздух, — это еще должны утвердить, но я думаю, что с моим предложением согласятся… Ответственному секретарю я уже сказал об этом… — Он повернулся к Прокопу. — Ты будешь меня замещать. С этой минуты…

Он говорил тихим бесцветным голосом, словно все это его нисколько не интересовало, и между смыслом слов и тоном не было никакой взаимосвязи. При этом вид у него был такой, будто он диктовал письмо. Опершись о край стола, он устало посмотрел на Прокопа и Оскара Освальда.

Прокопу казалось, что шеф говорит о чем-то таком, что его абсолютно не касается, и лишь когда Порубан кончил говорить, брови Прокопа сами собой полезли вверх, рот приоткрылся, и он, не веря своим ушам, смотрел на главного редактора и на ответственного секретаря.

— Примешь все дела заместителя главного редактора. Это значит: планирование номеров, чтение материалов и тому подобное… Надеюсь, что вы сработаетесь…

Освальд кивнул.

— Сегодня необходимо укомплектовать культурные полосы… В понедельник перед редколлегией созови заведующих отделами и еще раз просмотрите план двадцать седьмого…

Теперь кивнул Прокоп.

— Уже сегодня переберешься в кабинет заместителя, — продолжал главный. — Он и так очень долго пустует… Если не ошибаюсь, сегодня у тебя летучка по номеру…

Прокоп снова кивнул.

— После совещания в редакции будет небольшое торжество. Гекснерова уходит на пенсию. Мы уже взяли на ее место новую секретаршу. Она будет выполнять обязанности и секретаря заместителя главного редактора.

Порубан потянулся за сигаретой, но тут же смешался и лишь глотнул воздух.

— Есть еще какие-нибудь вопросы?

— Кто будет замещать меня в отделе? — спросил Прокоп.

— Я подумал о Соне Вавринцовой, — ответил главный. — Но это только предварительно. Обсудим позднее. — Он снова хотел взять сигарету, но вовремя остановился, по лицу его было видно, что он нервничает. — Это все, — сказал он сердито. — Когда придет Вавринцова, пришлите ее ко мне. — Он взглянул на часы. — Рабочий день у нас начинается в девять, можно подумать, она об этом не знает!

Прокоп шагал к своему отделу, засунув руки в карманы, и удивлялся сам себе, удивлялся тому, что принял сообщение о новом своем назначении без всякого волнения. Он даже не знал, обрадовала ли его эта новость или огорчила. В редакции давно было известно, что он является одним из кандидатов на это место. Однако говорили и о Клиштинце, и об Оскаре Освальде. Прокопа удивило, как быстро главный принял решение. Ведь и раньше его на все не хватало. Может быть, это связано со вчерашним плохим самочувствием, подумал он? Может, старик струхнул?

Он вошел в кабинет и тихонько прикрыл дверь за собой.

Редакторов в отделе еще не было, лишь у окна за низким столиком сидел, согнувшись над рукописью, стажер Якуб Якубец. Он хотел задержаться возле него и поговорить о репортаже из зала суда, но тут же понял, что сейчас для этого нет времени: сначала он должен написать комментарий об аварии в Буковой, потом, если успеет, надо прочитать последний номер «Форума», поскольку сегодня летучка, а когда придет Соня Вавринцова, нужно передать ей дела. А помимо всего, он еще сегодня не виделся с Катей, а когда придет Даниэль Ивашка, нужно решить, как писать репортаж о Банской Каменице, а уже потом придет ответственный секретарь и принесет на утверждение материалы.

Он сел за письменный стол, вставил в машинку лист бумаги, но не написал ни строчки. Он думал.

Он думал о Кате и об Алисе, и это привело его в замешательство: сколько же времени он способен вот так жить?! Многие мужчины живут так, и никто этим не возмущается, но почему и он должен жить по тем же меркам? Теперь он заместитель главного редактора, ответственная должность, он — человек, на которого можно положиться. На нем большая ответственность, теперь его ждут совещания, собрания, подчиненные, как все это можно сочетать с Катей?

Он злился на себя: лицемер несчастный! Ведет себя как бабник! Ведь он живет с Катей на глазах всей редакции! А что, если Алиса узнает об этом? Что она имела в виду, когда говорила, что есть кто-то другой? Может, она его обманывает?

Он закурил и жадно затянулся.

Потом резко придвинул к себе машинку, словно хотел отогнать назойливые мысли, уперся взглядом в клавиши и попытался сосредоточиться на нефтехимическом комбинате. Он знал, что должен правдиво описать положение в Буковой после аварии, направить свою критику в адрес ведущих работников комбината, в первую очередь его директора, строителей, которые не укладываются в сроки, в адрес районных организаций за равнодушное отношение к проблемам комбината, в адрес генеральной дирекции, которая необдуманно завышала производственный план, министерства, которое соглашалось с ней, сотрудников комбината, которые имели полное представление о плачевном состоянии оборудования. Прокоп знал, что на примере Буковой он должен еще раз и с еще большей настойчивостью критиковать всю микроструктуру общества, которая так мало заботится об окружающей среде, уничтожает природу, деморализует человека. Только так он может и должен писать, в противном случае он предаст себя самого и запутается в компромиссах. При этом он, однако, подумал и о том, что Прокопу-руководителю придется расстаться с некоторыми идеями Прокопа-журналиста, поскольку теперь он отвечает не только за себя, но и за всю газету.

Он сказал себе, что пойдет к главному и посоветуется, однако тут же отбросил эту мысль — шеф назначил его на эту должность для того, чтобы он решал все сам, а не для того, чтобы бегал к нему советоваться по каждому поводу.

Он загасил сигарету, которая почти обжигала ему пальцы, и с минуту тупо смотрел на чисто вымытую пепельницу. Он не знал, что предпринять. Хотел позвонить Кате и пригласить ее в кафе, может быть, рядом с ней он успокоится и мужественно соберется с мыслями. Но отказался от этого: мужество для чего? Разойтись с Катей или с Алисой? Написать смелый материал или осторожно отступить во имя будущей должности? Какое принять решение?