И приведут дороги
Шрифт:
– Впустишь? – серьезно спросил хванец, переминаясь с ноги на ногу.
В руках он держал что-то завернутое в тяжелый серый плащ. Я помедлила, не зная, стоит ли его впускать, и понимая, что я поразительно нелогична: еще вчера не знала, каким богам молиться, чтобы поскорее его увидеть, а сегодня не пускаю на порог.
– А Радим не будет против?
Альгидрас вздернул бровь.
– Ночью ко мне, не спросясь, можно, а тут вдруг нельзя?
– Ты не ответил на вопрос! – напомнила я, не поддаваясь на провокацию.
– Он разрешил досказать тебе легенды. Я книгу
При упоминании о книге сердце понеслось вскачь, и я тут же шагнула прочь от калитки, впуская его во двор.
Альгидрас вошел, намеренно на меня не глядя, присел на корточки, отложив сверток, и долго и вдумчиво гладил Серого. Мне показалось, что он просто тянет время. Я не стала его торопить, вместо этого отошла подальше от них и начала наблюдать. Теперь, когда было понятно, что мои чувства к нему навязаны Святыней, я разглядывала его с облегчением. Значит, не я сошла с ума, а эта их чертова каменюка. Вот только сердце все равно замирало и дыхание сбивалось, когда я смотрела на его тонкие пальцы, путающиеся в густой собачьей шерсти, на то, как он прижимается щекой к голове Серого и что-то ему говорит. А Серый замирает, впитывает ласку и слова, будто нет для него ничего важнее в эту минуту. И я была благодарна псу за эту возможность: любоваться, почти не таясь.
Хванец встал и, подхватив книгу, повернулся ко мне, а я горько усмехнулась. Святыня там или нет, мне это ничем не поможет. Я влюблена так, как никогда не была до этого. И вероятно, уже не буду.
Альгидрас вопросительно приподнял бровь, хотя я готова была поклясться, что он прекрасно понимает, о чем я думаю. Я не стала упрощать ему задачу. Вместо этого направилась к бане, где стояла широкая скамейка. Присев на нее, я разгладила подол платья и только потом вновь посмотрела на хванца. Он молча подошел ко мне и остановился в паре шагов. Наблюдая за тем, как он разворачивает плащ, в котором была спрятана книга, я думала, что он либо тоже нервничает, либо очень хорошо разыгрывает нервозность.
– Послушай… – произнес он наконец, запнулся, прочистил горло и продолжил: – Мне вправду жаль, что так все. Если бы я мог это изменить, я бы все сделал.
Он говорил тихо, осторожно подбирая слова. Я подняла голову и посмотрела в его лицо. Альгидрас был серьезен и непривычно собран.
– Я тебе не верю, – произнесла я вполне искренне.
Я вправду ему не верила. Здесь каждый преследовал свою выгоду. Какое им всем дело до случайных жертв? Они и себя-то не жалели.
Альгидрас медленно приблизился к скамейке, положил на нее не до конца развернутый плащ и применил запрещенный прием: опустился на корточки у моих ног и заглянул в глаза. Меня отбросило во вчерашний день, когда он целовал мою ладонь, и сердце заколотилось в груди. Как я ненавидела себя в эту минуту за такую реакцию!
– Я не могу обещать, что все можно исправить, но, если есть путь тебя спасти, мы его найдем. Обещаю.
Я усмехнулась.
– Ты служишь Святыне! Ты верен ей. С чего я должна верить тебе?
Он коснулся моей ладони, и меня словно током ударило. Я сердито отдернула руку, потому что мне не нужны были дополнительные раздражители.
– Служить Святыне еще не значит любить ее.
Я скептически подняла бровь.
– Хорошо, – отрывисто кивнул Альгидрас, словно на что-то решившись, и все же взял меня за руку. В этот раз я позволила, сама до конца не понимая почему.
Я посмотрела на наши руки только для того, чтобы не смотреть в его глаза, и тут это произошло. Меня буквально захлестнуло волной чужих эмоций: боль, надежда, злость, ненависть, вина, сожаление, и все это чужое, чуждое и настолько сильное, что я невольно отпрянула, вырывая свою руку из его ладони и пытаясь отдышаться. Альгидрас хмурился, глядя в сторону.
– Так не бывает, – пробормотала я. – Люди не могут чувствовать так ярко. Так и лопнуть можно, – закончила я невпопад, потому что это было правдой.
Он усмехнулся и перевел на меня напряженный взгляд:
– Я и не чувствую так все время. Просто хотел показать тебе главное. Мне вправду жаль, и я сделаю все, чтобы тебе помочь, и я… – Он ненадолго замолчал, точно подбирая слова, а потом произнес: – Я ненавижу Святыню.
Это прозвучало тихо, но очень четко. Первобытный страх, всколыхнувшись во мне, заставил меня прижать ладонь к губам Альгидраса и прошептать:
– Не говори так. А что, если она перестанет тебя хранить? Ты с ума сошел?
Он медленно отклонился от моей руки и произнес с невеселой усмешкой:
– Она будет меня хранить, пока я ей нужен. Мои мысли о ней неважны. Когда я стану не нужен, я все равно умру, даже если буду любить ее всей душой.
Я замотала головой, не желая слушать эти чудовищные слова, вместе с тем понимая, что это правда: именно так все и происходило век за веком. Тот, чья миссия была выполнена, просто погибал. Но смерть ведь тоже может быть разной.
– Не нужно, – дрожащими губами прошептала я. – Не зли ее. Вдруг она пошлет за это страшную смерть?
– Я не боюсь страшной смерти, – спокойно ответил Альгидрас.
Это было выше моего понимания, но я видела, что он вправду не боится. Они тут все сумасшедшие?
– Помнишь про обряд? Я уже умирал почти три сотни раз. И поверь, все эти смерти были очень страшными.
Обхватив себя руками, я уставилась на свои колени. Слева на юбке было пятно, точно я пролила на подол что-то масляное. И как мне теперь это отстирать? Я готова была думать о любой ерунде, только не о теме нашего разговора, потому что невольно проигрывала в голове свое будущее. Я не Альгидрас, мне было страшно до колик.
– Альмира была жрицей, – безо всякого перехода начал Альгидрас. – Как я уже говорил, жрицы служили богам. Их телами и душами хванские боги принимали новых мужчин в свой род.
Я набралась смелости поднять взгляд от колен. Альгидрас смотрел на сверток с книгой.
– Мой обряд был с ней.
Глухая уродливая ревность шевельнулась в моей душе, и я постаралась подавить ее усилием воли.
– Мы стали много времени проводить вместе после обряда. Само вышло. Она болела, я отвары готовил от кашля.