И приведут дороги
Шрифт:
– А пока обед накроют, – вслед нам сказала Милонега.
Выходя в боковую дверь – не в ту, через которую мы пришли, – я вдруг подумала, что Милонега совсем не такая сердечная, как я могла ожидать. И со Златой она разговаривала не так, как говорят с дочерью, которую видят очень-очень редко. Сколько Злата не была здесь?.. А по матери совершенно не видно, что она соскучилась.
Злата провела нас с Добронегой через две смежные комнаты, потом мы свернули в небольшой коридорчик, вышли через низенькую дверь и оказались на заднем дворе. Впрочем, задним этот двор можно было назвать только потому, что он находился позади дома. Уж выглядел-то он точно намного наряднее, чем передний: впервые в этом
– Это мамин сад.
Почему сад княгини выглядит будто кусок другого мира, я не решилась уточнить. Вместо этого последовала за Златой по одной из тропинок. Здесь одуряюще пахло цветами и влажной землей.
Баня, к моему удивлению, оказалась ничуть не больше той, что стояла во дворе Добронеги. Тот же крошечный предбанник с двумя гладко струганными лавками, маленькое помывочное помещение, небольшой полок… Никакой роскоши. Запах дерева и круто заваренных березовых веников.
Мне было неловко раздеваться в присутствии Златы, но она начала уверенно снимать одежду, и мне ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру. Впрочем, дело было не только в Злате. Такую же неловкость я испытала и тогда, когда в Свири впервые пошла мыться вместе с Добронегой. По этой же причине я очень не любила ходить в свое время в бассейн: общие душевые почему-то меня угнетали.
Послышался смех, и к нам присоединились две девочки-подростка. Это смутило меня окончательно, однако пришлось смириться. Девочки внесли в помывочную какие-то мази, дубовую лохань с отваром для волос, и начался долгий процесс тщательного мытья.
Я немножко волновалась о том, как Злата перенесет жару, но потом заметила, что баня натоплена нежарко, вероятно, с учетом ее состояния. К тому же Злата пристроилась на самой нижней полке, даже не пытаясь залезть наверх. Несмотря на то что после долгого путешествия вымыться до скрипа было истинным наслаждением, я все-таки чувствовала себя неуютно и постаралась побыстрее закончить с мытьем, отклонив предложенную девочками помощь. Сполоснув волосы отваром, пахнущим дубовой корой, я принялась отжимать их куском плотной ткани, служившей полотенцем, с удивлением заметив, что они довольно сильно отросли. А ведь я стриглась перед отпуском.
В предбаннике оказалось, что проблема чистых вещей решена все теми же девочками. Видя мое замешательство, Добронега взяла с лавки узелок и протянула мне. Там обнаружились чистая рубаха, платье и косынка для волос. Пока я раздумывала, как ее завязать, Добронега забрала у меня косынку и ловко упрятала под нее мои влажные волосы. Тут же на гвоздях, вбитых в стену, висели три теплые шали. Уютно закутавшись в шаль и сунув ноги в войлочные тапки, пододвинутые мне Златой, я вышла из бани и снова остановилась, разглядывая сад. Мне жутко захотелось устроить что-то подобное на заднем дворе Добронеги. Впрочем, заднего двора как такового там не было. Но можно же было что-то придумать?
– Не стой, застынешь. – Добронега потянула меня за руку в сторону дома.
Злата отвела нас в просторную светлую комнату с двумя кроватями, застеленными лоскутными одеялами. Кроме того, в комнате были два сундука, лавка, вдоль стены тянулся разукрашенный бок печки, а на подоконнике стояла кованая лампа. В комнате
– Хорошо здесь, – сказала я, просто чтобы что-то сказать.
– Хорошо, дочка, – ответила Добронега, стянув косынку и прочесав пальцами длинные волосы. Это был один из редких случаев, когда я видела Добронегу с распущенными волосами. Днем она носила головной убор, на ночь заплетала косу. Я залюбовалась тем, какие густые и красивые у нее волосы. Добронега достала из небольшой сумки деревянный гребень и принялась их расчесывать, присев на сундук. В движениях ее рук было что-то завораживающее. Мать Радима заметила, что я стою столбом, и улыбнулась.
– Вещи в сундуке. Девочки уж, верно, разобрали. – Добронега указала на один из сундуков. – Давай собираться к обеду.
Спустя некоторое время на мне было красиво вышитое платье, на запястьях красовались кованые браслеты с узорами, на лбу – металлический венец с височными кольцами. В нем было неудобно, но, увидев свое отражение в отполированном металлическом диске, служившем зеркалом, я осталась довольна тем, как выгляжу, хотя на задворках сознания мелькнула мысль, что, вероятно, именно так выглядела Всемила, когда наряжалась на праздники. Добронега тоже была в парадном платье, с нарядной кикой на голове, и выглядела она при этом совсем незнакомо. Я привыкла к ней домашней и уютной, а здесь в Добронеге появилась та стать, которую я видела лишь однажды, во время памятного ужина с князем.
– Как тебе Милонега? – спросила я, когда мы обе присели на скамью, одинаково сложив руки на коленях, в ожидании, когда нас пригласят к столу. Если честно, я уже была зверски голодна.
– Милонега – жена князя, – проговорила Добронега так, словно это было ответом на мой вопрос.
– Ну-у… А тебе она нравится?
– Мы почти незнакомы с ней, – ответила Добронега. – Но она вырастила хороших дочерей. И сына. Так что, думаю, она хорошая.
– Она бывала в Свири? – спросила я.
Добронега медленно покачала головой:
– Ногами она слаба. Почти не выходит никуда, только в сад свой.
Я хмыкнула и отвела взгляд, понимая, что велика вероятность того, что Всемила должна была это знать. Молчание Добронеги казалось красноречивым. К счастью, мое смятение не продлилось долго. Дверь в наши покои широко распахнулась, и на пороге появилась одна из девчонок, помогавших нам в бане. Она ничего не сказала, лишь широко улыбнулась и сделала рукой жест, который мог означать что угодно. Добронега встала и, потрепав ее по голове, произнесла:
– Спасибо, Симушка.
Девочка улыбнулась еще шире и побежала прочь, ничего не ответив.
– Странная она, – сказала я, на что Добронега, которая уже успела выйти за порог комнаты, резко остановилась и обернулась:
– Она просто не говорит.
– Как не говорит? – удивилась я. – Она же в княжеском доме прислуживает, здесь ведь гости бывают. Как же она с ними…
Я стушевалась под пристальным взглядом Добронеги. И ведь не объяснишь ей теперь, что я не хотела оскорбить немую девочку. Просто удивилась тому, что она прислуживает гостям. Добронега же проговорила:
– В этом доме всем рады да всех привечают, – и, уверенно миновав проходную комнату, толкнула дверь.
Я последовала за ней, даже не спросив, откуда она знает дорогу. Я шла, глядя в спину Добронеги, и думала, что в этот раз действительно сморозила глупость. Почему меня удивила немая девочка, если сын князя сам увечен? Наверное, Милонега таким образом дает понять, что физический недостаток не преграда для нормальной жизни. Я почувствовала симпатию к матери Миролюба, хотя первое впечатление все еще давало о себе знать. В целом она мне все же скорее не нравилась.