И пусть их будет много
Шрифт:
Теперь мельница стояла недвижно. Не было слышно привычного скрипа большого мельничного круга. А ведь теперь - самое время молоть зерно! Неужели не уговорили водяного, не умилостивили?
Клементина скользнула взглядом по зарослям кустарника вдоль реки, по небольшому лугу, уткнулась в подножие покрытого жухлой травой холма
Подумала: взлететь бы поскорее на вершину этого большого холма, куда тянется теперь дугой дорога, скатиться бы потоком ветра вниз, проскакать тропой
– Уступите мне коня, господин де Бриссак, - попросила, не в силах сдерживать охватившее ее нетерпение.
Де Бриссак взглянул на Мориньера. Тот покачал головой, ответил за юношу:
– Не стоит, графиня. Скоро мы уже прибудем на место.
– Ну, что вы за человек, сударь?
– простонала.
Замолчала. Смотрела на бегущую вдоль дороги тень кареты, на травы, колышущиеся от ветра. Когда спустились, миновали узкую низину, повернули в последний раз, вскричала:
– Мы доехали! Теперь вдоль вот этой стены кустарника...
Она замолкла на полуфразе, когда ее глазам открылся замок Брассер.
Так же, как везде теперь, крестьянские дома вокруг замка были разрушены, а прямо от стен замка, распугивая кур, возившихся в земле, им навстречу шли солдаты.
Она закричала, распахнула дверцу кареты, выпрыгнула из нее, не дожидаясь, пока опустят ступеньку, едва не упала, попав неосторожной ногой на заросшую травой кочку. Бросилась к дому.
"Этого не может быть... Этого не может быть..." - шептала.
"Это вполне может быть", - подумала с ужасом, вспомнив отца, его постоянное беспокойство о том, как свести концы с концами, его вечное возмущение новыми налогами...
Конечно, он... он мог.
Один из солдат шагнул вперед, чтобы задержать ее, бросившуюся к воротам замка, и Клементина изо всех сил толкнула его обеими руками в грудь. От негодования тот схватился за мушкет.
– Остановитесь, сударь, - сквозь шум в ушах услышала она властный голос Мориньера.
Клементина взбежала по невысокой лестнице. На двери, в которую она столько раз проскальзывала незаметно, возвращаясь с затянувшихся прогулок, висел, опутывая створки, красный шнур, к концам которого были прикреплены толстые восковые печати. Такие же печати она обнаружила и на парадной двери:
"Королевская судебная палата.
Май 1664"
Покачнувшись, она сползла по каменной ограде, опустилась на высокие, стертые временем ступени.
– Господи, деточка, - чьи-то руки обхватили ее поникшую голову.
– Деточка... Я и не узнала тебя сразу.
Почувствовав прикосновение, Клементина
– Ты не помнишь меня, детка?
Она покачала головой. Она не помнила. И почти ничего не видела. Только буквы на красной восковой печати.
– Мы жили вон там, - женщина махнула рукой куда-то в сторону.
– Ты прибегала к нам. Гуляла с нашим мальчиком. С нашим Жано. Нет его больше... Теперь нет...
– Как это произошло?
Клементина не узнала свой голос.
– Батюшка ваш... Батюшку вашего солдаты застрелили. Солдаты уничтожили весь урожай. Они насиловали женщин, убивали детей. Ваш батюшка не мог этого допустить! Он не мог...
Женщина заговорила, быстро, горячо, боясь, что ее остановят, прервут.
Оглянулась на приближающихся к ним солдат. Заговорила еще быстрее.
– А матушка... как она кричала! Как кричала! И ее убили! Один удар алебарды и...
– Ну, все, довольно, - Жосслен де Мориньер оттолкнул женщину и, подняв Клементину, взвалил ее на плечо, словно тюк, потащил к карете.
– Оставьте меня, оставьте!
– она кричала, билась в животном стремлении вырваться из железных рук на свободу.
Солдаты, столпившись у ворот замка, с видимым удовольствием наблюдали за разыгравшейся сценой.
Жосслен де Мориньер донес ее, поставил на ноги, взялся за ручку, чтобы открыть дверцу кареты. Клементина, воспользовавшись моментом, изо всех сил ударила его по лицу, будто стремясь навсегда стереть с него выражение спокойной, непоколебимой решимости.
Получив ответную оплеуху, отлетела в сторону. Удар получился достаточно сильным. Во всяком случае, Клементине пришлось приходить в себя в луже, оставшейся после недавнего дождя.
Солдаты громко загоготали.
Граф де Мориньер склонился над ней, протянул ей руку. Затолкнув Клементину в карету, оставил ее на попечении де Бриссака. А сам быстрым шагом направился к продолжающей веселиться группе.
Невозможно было понять, что именно он произнес, но лица солдат в один момент изменились: приняли выражение крайнего почтения и даже некоторой угодливости.
Солдаты замолчали, встали навытяжку, вытянули шеи. И после, когда он, договорив, развернулся и пошел к карете, так и продолжали стоять прямо и неподвижно, глядя вслед удаляющейся сухощавой фигуре.
Мориньер открыл дверцу кареты.
– Как вы себя чувствуете, сударыня?
Покачал головой, заметив тонкую струйку крови, появившуюся в углу ее носа. Достал платок, намочил его водой из фляги и одним движением стер кровавый след.