И пусть весь мир под дождем
Шрифт:
Он светился далеко внизу огоньками – белыми, желтыми, голубоватыми, вспыхивал красными и зелеными проблесковыми маячками. Они были размыты, как будто нереальны. Лишь отражения.
Сверху открывался вид на двухскатные крыши домов, и Сильвии казалось, что она смотрит через ночную темноту на огромные раскрытые книги, положенные корешками вверх, страницами внутрь. И пишется на этих страницах в каждом доме своя история. Где-то получается обычная домовая книга, где-то любовный роман, где-то криминальное чтиво. Никогда не увидишь
И было тихо-тихо. В такой тишине каждое движение отзывалось звуком. Скрип черепицы под подошвой кроссовка. Шорох пачки сигарет, вылавливаемой из кармана. Громкое чирканье спички о картон. Шипение тлеющего кончика сигареты.
Только До был совершенно, абсолютно бесшумен. Его не было слышно. Совсем.
Несколько раз Сильвия как будто даже теряла До из виду. Он полностью выходил из поля ее зрения. Вроде как попадал в слепую зону.
А потом вдруг снова оказывался рядом. Совсем близко, в шаге от нее.
До как будто и правда растворялся в ночном воздухе города, был его духом.
Когда они спускались с очередной крыши, До вел ее через незнакомые проходные дворы. Они ныряли под какие-то арки, оказывались в асфальтированных дворах-колодцах, выходили через черные ходы парадных в какой-то следующий двор, на этот раз с садиком и бельевыми веревками, и дальше, дальше по запутанному лабиринту улиц.
До знал эти уличные лабиринты как свои пять пальцев.
С легкостью открывал любую запертую или даже заколоченную дверь, встретившуюся на пути.
Для него как будто не существовало препятствий.
Каждый шаг был четко рассчитан.
Складывалось впечатление, что До уже ходил этими запутанными петлями улиц и дворов сотни раз.
Сильвии оставалось только следовать за ним шаг в шаг, не отставать. И четко выполнять короткие инструкции: «пригнись», «вверх», «вперед».
Было весело, таинственно и немного страшно.
Как в детстве, давным-давно, когда играли в «казаки-разбойники».
Когда выпадала роль «разбойника» и нужно было убегать, не попадая на глаза «казакам».
Время от времени они проходили мимо настенных работ До. Тех, что еще сохранились кусками. Сильвия их сразу узнавала. До равнодушно скользил мимо, будто даже не замечая.
Возле очередной торцевой стены дома, где сохранился фрагмент его знаменитого на весь мир мурала, Сильвия притормозила, ухватив До за рукав.
До остановился, вопросительно посмотрел на Сильвию.
Тогда она задала ему тот самый вопрос, который он адресовал ей, когда пришел первый раз в мастерскую.
– Зачем ты рисуешь? – спросила Сильвия До, показывая на то, что осталось от его работы.
Она показывала на кусок стены, где еще осталась стершаяся, облупившаяся краска. Изначально красная
– Счастье в чистом виде, – пожал плечами До. – Ты ведь это тоже чувствуешь.
– Почему здесь, на улицах? Из-за опасности?
До рассмеялся.
– Тебя могут поймать, и от этого немного страшно. Ты настороже. Чувство опасности заводит. Да? – он внимательно посмотрел на нее, глаза в глаза, через темноту.
– Я не знаю, – смутилась Сильвия.
– Опасность привлекательна, да, но только в самом начале. Так и правда было, когда начинал. Бомбили тогда поезда в ярдах, знаешь? Проникаешь тайком в отстойник, где стоят составы. И заливаешь с ребятами холтрейн, вагонов шесть-семь за раз. И тут появляется охрана, орут что-то по громкой связи, трещат рации, облава. А ты – сначала добомбишь свой кусок, а потом бежать. За тобой погоня, охранники, иногда полиция. Вот это был адреналин. Кураж.
– А теперь, значит, никакого куража.
– Сейчас качественно другое удовольствие. Оно не из-за опасности.
– Из-за чего тогда?
– Сейчас я иду на улицы, потому что чувствую желание Города. Он просит меня об этом.
– Желание Города, говоришь. Он ведь не человек, чтобы иметь желания. Не живой, чтобы просить…
– Город – тоже живое существо. Более сложного порядка, чем люди, но не менее живой. Ему необходимо внимание, как любому живому существу.
– И ты умеешь слышать? Город?
– Да. Наш Город, он ведь… милашка.
– Что? Милашка?
Это слово неожиданно было услышать в исполнении До. Оно прозвучало как-то нежно, так говорят о том, кому искренне симпатизируют.
– Ну у него такой характер, у Города. Любит, когда ему рисуют. Сам подставляет свои стены. Знаешь, когда собака хочет, чтобы погладили, поласкали, подставляет тебе бок или брюхо. Вот, и город наш так. Любит, чтобы погладили его кистями, залили красками.
– Не могу поверить, что ты это серьезно сейчас.
– Конечно, серьезно. Такими вещами не шутят. Я же тебе это не просто так рассказываю. Не чтобы впечатлить. Город попросил.
– Что?!
– Короч, Город хочет, чтобы ты его тоже погладила. Нарисовала на его стенах что-то.
Сильвия достала сигареты. Долго не могла прикурить из-за налетевшего ветра.
– Погладить, значит… Мне не кажется, что я…
Она крутилась, пряча огонь зажигалки от ветра.
– Ты, ты. Иначе зачем бы я к тебе пошел. Думаешь мне делать нехрен?
Получилось. Прикурила.
– Так, подожди, – на всякий случай уточнила Сильвия, не готовая к таким странным откровениям До, – то есть ты утверждаешь, что Город, вот этот наш город, в котором мы сейчас находимся, попросил тебя найти меня и передать, чтобы я порисовала где-нибудь на его стенах. Я ничего не упустила?